Смерть и золото - читать онлайн книгу. Автор: Уилбур Смит cтр.№ 95

Охота в этом районе была просто превосходная, на взгляд любого, поскольку дичь тянулась к воде колодцев со всех сторон. По вечерам песчаные куропатки заполняли небесное пространство свистом своих крыльев; их огромные, темные на фоне неба и заходящего солнца стаи прилетали к воде, представляя собой прекрасные мишени. Добыча измерялась целыми мешками подстреленных птиц.

И вот в самый разгар этих удовольствий, в воцарившейся в лагере самой что ни на есть расслабленной атмосфере внезапный вызов нового командующего прозвучал как взрыв стокилограммовой авиационной бомбы. Репутация генерала Бадольо была широко известна. Он давно уже прославился как настоящий солдафон и педант, человек, которого невозможно сбить с однажды взятого курса ни с помощью уловок или оправданий, ни обманом. Он был нечувствителен к политическому влиянию или иерархическим соображениям, причем до такой степени, что даже ходили слухи о его готовности разгромить само фашистское движение, если бы это поручили ему в далеком теперь 1922 году. Он обладал почти мистической способностью выявлять любые увертки и отговорки и безошибочно определять симулянтов и трусов. Приговоры он выносил быстро и безжалостно.

Шок, который испытала нервная система графа, был весьма значителен. Его выбрали из тысяч собратьев-офицеров, и теперь он должен предстать перед этим монстром и на себе испытать его гнев. Ему так и не удалось убедить себя, что все мелкие отклонения от реальности, все незначительные художественные дополнения, что присутствовали в его длинных и многословных рапортах генералу де Боно, не были обнаружены и раскрыты. Он чувствовал себя как провинившийся школьник, призванный к ответу за прегрешения и к немедленной расправе за закрытыми дверьми кабинета директора школы. Шок ударил его прямо по кишечнику – самому слабому месту графа, что привело к новому приступу болезни, которая в первый раз поразила его в результате приема воды из Колодцев Чалди, а он уже было уверовал, что полностью от нее вылечился.

Прошло двенадцать часов, прежде чем граф набрался храбрости и сел в «роллс-ройс» при заботливой помощи своих слуг и приближенных и улегся на мягком заднем сиденье. Граф был болезненно-бледен и страшно осунулся.

– Поехали, Джузеппе, – слабым голосом сказал он, напоминая сейчас аристократа, отдающего приказ кучеру похоронных дрог.

В течение всего долгого пути по пыльной дороге в Асмару граф почти не обращал внимания на окружающие пейзажи, даже не пытался выстроить хоть какую-нибудь оборону против обвинений, которые, как он знал, очень скоро на него обрушатся. Он совершенно пал духом, полностью утратил веру в себя, и единственным утешением, остававшимся ему, была мысль о том, как он отомстит этому выскочке, этому низкорожденному и дурно воспитанному деревенщине, когда вернется в Рим. Он был уверен, что дело идет именно к этому, и прекрасно понимал, что имеет полную возможность уничтожить этого человека в политическом смысле, и это доставляло ему некоторую пусть и горькую, но радость.

Джузеппе, его водитель, зная своего хозяина как облупленного, сделал первую остановку в Асмаре возле казино на главной улице. По крайней мере здесь графа Альдо Белли приняли как героя, и он весьма приободрился, когда юные хозяйки высыпали на тротуар, чтобы его приветствовать.

Несколько часов спустя, чисто выбритый, в вычищенном и отутюженном мундире, с напомаженными волосами и окутанный облаком изысканного дорогого одеколона, граф был готов предстать перед своим мучителем. Он перецеловал всех девиц, отшвырнул в сторону бокал с остатками коньяка, засмеялся весело и беспечно, прищелкнул разок пальцами, демонстрируя, как он относится к этому крестьянину, который теперь командует армией, крепко стиснул ягодицы, чтобы полностью контролировать собственный страх и его возможные последствия, и маршевым шагом вышел на солнечный свет, пересек улицу и вступил в помещение штаба.

Прием у генерала Бадольо был назначен на четыре, и часы на здании городского муниципалитета как раз начали отбивать этот час, когда он, следуя за молоденьким адъютантом, решительным шагом прошествовал по длинным и мрачным коридорам штаба. Они достигли конца коридора, и адъютант, рывком распахнув огромные двойные двери красного дерева, отступил в сторону, пропуская графа внутрь.

Ноги графа вели себя как вареные макароны, желудок бушевал и булькал, ладони сделались горячими и влажными от пота, из-под дрожащих ресниц готовы были хлынуть слезы, когда он вошел в огромное помещение с высокими сводчатыми потолками.

Он тотчас же убедился, что комната заполнена офицерами, как армейскими, так и авиаторами. Стало быть, его унижение будет публичным. Он окончательно струсил, кажется, весь сжался, сгорбился, опустив плечи и втянув грудь, вжав свою красивую голову в плечи. Именно в таком виде граф и застыл в дверях. Он никак не мог заставить себя посмотреть на собравшихся и, жалко моргая, уставился на носки своих начищенных сапог.

Внезапно его поразил странный, совершенно невероятный в этот момент звук – и он резко поднял голову, испуганный, готовый защищаться от любого нападения. Все офицеры, заполнявшие комнату, аплодировали ему, улыбались, сияли, громко хлопая в ладоши, и граф, разинув рот, уставился на них, потом быстро оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что позади него никого другого нет, а все эти совершенно неожиданные приветствия относятся именно к нему.

Когда он снова обернулся лицом к комнате, то обнаружил приближающегося к нему мужчину в генеральском мундире, приземистого и широкоплечего. На его лице застыло суровое, неумолимое выражение, седые усы топорщились над мрачной щелью твердо сжатого рта, а глаза блестели, выглядывая из глубоких темных глазниц.

Если бы граф владел собственными ногами и голосом, он бы, наверное, бежал отсюда, визжа от страха, но прежде чем он успел сделать хоть одно движение, генерал схватил его в железные объятия, и скребущее прикосновение этих усов к щекам графа было столь же грубым и так же пахло тухлятиной, как листья деревьев в пустыне Данакил.

– Полковник, для меня это всегда высокая честь – обнять настоящего храбреца! – прорычал генерал, крепко прижимая к себе графа. Его дыхание приятно отдавало чесноком и анисом, и эти запахи смешивались в весьма интересный коктейль с нежными ароматами одеколона графа. Ноги графа больше не могли выдерживать такого напряжения, они чуть не подкосились под ним. Ему пришлось крепко вцепиться в рукав генерала, чтобы не упасть. От этого они оба потеряли равновесие и заскользили по керамической плитке пола, напоминая вальсирующих слонов. Генерал тщетно пытался высвободиться.

Наконец это ему удалось, и он осторожно отступил назад от графа, одернул мундир, привел в порядок медали на груди и восстановил приличествующий случаю вид, тогда как один из офицеров начал зачитывать приказ, написанный на свитке пергамента, и аплодисменты стихли, уступив место внимательной тишине.

Приказ был длинный и многословный, и его прочтение дало графу время и возможность собрать распадающиеся мозги в кучу. Первую половину приказа он пропустил, поскольку пребывал в шоке, но потом слова вдруг стали доходить до него. Его подбородок поднялся вверх, особенно когда он опознал некоторые собственные сочинения, эти маленькие словесные шедевры из его боевых рапортов. «Считая главным выполнение долга, пренебрегая всем, кроме чести» – это были его собственные слова, можно поклясться Мадонной или святым Петром!