Я кое-как собрала упавшую челюсть.
– Чед, ты по делам ехал… – Как там Танька говорит? Все мужики – козлы!
– А может, ей по дороге, – возразил мне Чед. Мое яснознание некстати высверкнуло краткий кадр, идею Чеда относительно того, где и как можно провести время с незнакомкой. По дороге.
У меня не было ни малейшего сомнения в том, что красотка – нимфоманка. Это я и Увидела, и поняла. Ей повезло с такими данными. Секс, секс, много секса – это, и только это плавало на верхушке ее сознания, откровенно и неприкрыто, а остальная часть личности была упрятана в глубокие недра, нырять куда я не рискнула. Вдруг там то же самое?
Много секса у девицы ассоциировалось с парнем, который ездит на мотоцикле или на джипе. Ну понятно.
Тем временем я опомнилась.
Чед регулярно заводил девушек, а уж сексом занимался, наверное, больше нас всех троих, включая женатого ныне Ваську. Могу ли я мешать развлечению друга? Не могу! Да и не стану, не мое дело. Хотя постелька и бутылочка вина были и у меня.
– Ну, я пошла, – сказала я. – Женька, я тебя, считай, проводила.
– Ники, – Чед чуток опомнился, – если что, сразу звони.
– Ага…
Я поднялась наверх. Поставила сирень, включила компьютер, потребовала двойной эспрессо у кофемашины и приступила к тексту спецвыпуска. Как ни странно, сосредоточенность на работе пришла быстро, помогла отвлечься от Чеда и прочих неприятностей…
И как только фразы гладко полились на экран монитора, требовательно задергалась ниточка Силы с другого континента.
Я глянула на часы – 4:26. По московскому времени начинались 27-е лунные сутки – сутки мудрости и медитации.
Я приняла позу медитации, сев на освобожденный Мерлином матрас. Наставница могла и просто позвонить по телефону, но она желала передать мне информацию вместе с Силой, причем немедленно, так как не могла больше поддерживать контакт на таком расстоянии и готовилась его прервать.
Сосредоточилась, открылась…
«Суккуб».
Суккуб? Суккуб, суккуб… Средневековье какое-то.
Не сразу поняв, о чем речь, я затем подпрыгнула и звезданула себя ладонью по глупой башке. Суккуб! Легенды оживали на глазах; корявые надписи в старых книгах делались кошмарной явью, а мой самый лучший на свете ясновельможный пан Чедерецкий уехал на своем мотоцикле в обществе суккуба.
В броске я снесла со стола телефон, одновременно нажимая на кнопки…
– Че-ед! Чед, Женька, Че-ед!
Молчание.
Абонент заблокирован или временно недоступен.
– Ла-арри-и!!!
– Ник, потом…
– Ларри, останови Женьку, он уехал с девицей…
– Ник, ты спятила? Тут у меня такое… сама же…
– Ларри, она демонесса! Он в опасности! Дай свисток гаишникам, пусть тормозят и сажают, а ее вытуривают или тоже сажают, но подальше и в клетку…
– Кто демонесса? Ники? Что за чушь несешь?
– Ларри! Послушай меня! Останови Чеда! Немедленно! Он отсюда уехал минут сорок назад…
– В какую сторону?
– Я не видела… не знаю…
– Ник, я постараюсь. Но ты имей в виду, может, Чеду демонесса сейчас самое то. Стресс снять.
– Ларри! Это серьезно!
– Ник, я понял. Я сам не в себе слегка. Давай, пока…
Я посмотрела на телефон…
И безнадежно разрыдалась, горько, во весь голос; бросилась на матрас и рыдала, не в силах остановиться. Все было очень, очень страшно. Всхлипывая, я постепенно теряла активацию, теряла силы и засыпала, засыпала…
Когда я проснулась, солнце уже било в мои окна с юго-востока. Заходило оно к вечеру, освещая другой угол квартиры, но присутствовало в моем жилище целый день.
Я лежала, вцепившись в обсморканную и обреванную майку Васьки, забытую тут после какого-то водопроводно-сантехнического подвига. В чем он тогда ушел, я не помнила, но майка прижилась. Я ее то стирала и даже гладила, чтобы торжественно отдать, то надевала как домашний халат, решив купить Ларионову новую; иногда одежка пригождалась Чеду – внатяг на плечах и свободно в брюхе. На Ваське, который в принципе был того же размера, только ниже сантиметров на десять, майка сидела наоборот: в плечах свободно, на брюхе туго.
Я лежала на ортопедическом матрасе. С ним была связана особая история. Когда-то, когда я только училась обращаться с Даром, у меня от психологических перегрузок заклинило спину. Танька тут же напустила на меня мануальщика и невропатолога, собственноручно осуществив новокаиновую блокаду… но мальчики перепугались, так как за годы Васильевского не слышали от меня ни единого чиха и даже травмы-ушибы-растяжения заживали очень быстро и как бы сами собой, а тут меня пришлось, как больную кошку на лоток, дня три в ванную и туалет носить на руках.
И вот вскоре начались первые поездки Чеда за границу. Он путешествовал тогда на разваливающемся ведре с гайками по имени Тролль, который был пятидверной «Нивой». Имя получилось так. Когда страшно гордый собой, в нищие и небогатые иномарками годы, Чед показал нам обновку, Танька буркнула: «Ты бы еще троллейбус купил».
Тролль изначально был серебристым, а потом Чед самолично перекрасил его в черный, а потом мне – как самой художественно продвинутой – дали комплект баллончиков для аэрографии, и я от всей души нарисовала косорылых и кривобоких адских скачущих коней на капоте и по бокам… хотя сам Женька просил дамские груди или задницу, да и Танька вопила: «Нарисуй ему на капоте жопу с третьим глазом, в фуражке и с воткнутым шприцем – будет портрет нашей компании».
Но с лошадьми Тролль и помер, пережив тюнинг и поучаствовав с Чедом в паре заездов в джип-триале. Однако до того, будучи еще машиной во всех смыслах благонадежной, привез разок Тролль Чеда к моему дому, а на его багажнике наверху красовалась стопка из четырех тщательно упакованных ортопедических матрасов.
О таких чудесах, как кокосовая койра и латекс, в то время в Москве писали только очень модные и крутые журналы. Мальчики с охами затащили тяжеленные матрасы в дом…
– А чего четыре? – спросил Васька.
– Один Никуське на кухню на кушетку, – сказал Чед, – остальные в комнату на пол. Вдруг мы все решим тут переночевать? Когда не надо, будут лежать стопкой, как топчан.
– А вдруг мы все тут уже будем не одни? – уточнила Таня, тогда еще не такая убежденная чайлдфри.
– А давайте договоримся, – влезла я, – посторонним в штабе не место! Если только… очень надо и спросив меня. Мы четверо – да, а остальные – по согласованию.
– Кроме того, – добавил дальновидный Чед, – хотя мне и сказали, что на таких матрасах спит английская королевская семья, у них наверняка есть срок продавливаемости. Вот по мере продавливаемости будем менять Ксеньке на свежий.