Не видя никакого смысла продолжать эту пытку, я стала прощаться. Госпожа Вествуд протянула вялую руку, как и в начале встречи, не глядя на меня, и вернулась к своим баранам. Я оказалась на улице, ощущая острое одиночество.
Итак, вывод. Со мной только что обошлась буквально как с собакой старая панкующая модельерша, ряженная Елизаветой I, если только не наоборот, и произошло это в огромном городе, где я ничего и никого не знаю. Я шла одна по чужой, негостеприимной улице, к тому же начинал моросить мелкий пронизывающий дождь. Оторопевшая после всего произошедшего, я шагала, как мне казалось, в направлении своей гостиницы. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы взяла такси, но лондонцы, даже сидящие за рулем автомобилей, отныне внушали мне такой ужас, что я предпочитала держаться как можно дальше от людей этой породы.
Обычно я люблю бродить наугад в незнакомом городе и уверена, что это лучший способ узнать его. Но в этот день я испытывала совсем другие чувства. Пытаясь укрыться под крошечным поломанным зонтиком, я тащилась по нелепым улицам, застроенным конструкциями, окна которых напоминали взгляд Вивьен Вествуд. Чувствуя лишь отвратительный холод, я вспоминала фразу Виктора Гюго: «Лондон сделан из скуки». И эта четкая формулировка показалась мне еще вполне позитивной. Если бы вся Англия сводилась к ее столице, мне было бы понятно, почему принято говорить о коварном Альбионе, и я очень сочувствовала своим предкам, бежавшим из Нортумберленда тысячу лет назад. От каждого дома, мимо которого я проходила, веяло чем-то скрыто враждебным.
В конце концов я все-таки спросила дорогу у неких туземцев, которые сделали вид, будто не разобрали мой английский, и я едва удержалась, чтобы не сказать им, что даже их престарелая знаменитость вполне поняла мою ломаную речь. Через два часа тягостного блуждания я добралась до отеля, где заперлась у себя в номере, чтобы враг не пробрался. Я долго вертелась, как уж на сковородке, потом улеглась в кровать. Очень быстро ощущение комфорта уступило место болезненному чувству собственного поражения. Никогда прежде город не отталкивал меня до такой степени. Будь это какой-нибудь Мобёж или Вьерзон, я бы рассмеялась. А тут все-таки Лондон!
Лондон, где Шекспир создал свои величайшие шедевры, где во время Второй мировой войны Европа спасла свою честь, где расцветали все течения авангарда. В том, что этот город не дался мне в руки, я винила только себя. Конечно, Вивьен Вествуд была своего рода ударом судьбы, но как несправедливо обвинять целый огромный город! Неужели мне, тридцатичетырехлетней женщине, придется в свою первую ночь в Англии запереться в номере и есть в кровати заказанный сэндвич?
Я инстинктивно схватилась за телефон.
– Здравствуйте, Петронилла. Не согласитесь ли провести вместе вечер?
– Почему бы и нет?
– Я в Лондоне.
– А-а-а, вот как.
– Я вам оплачу билет на поезд. Если захотите, можете занять вторую комнату в моем номере, она размером с Букингемский дворец.
Я продиктовала ей адрес гостиницы.
– Еду.
* * *
В девять вечера она постучала в дверь моего номера. Какая радость – увидеть родное лицо на этом враждебном берегу. Я начала было свои излияния, которые она довольно решительно пресекла:
– Я есть хочу. Пойдемте ужинать. По пути все и расскажете.
Я последовала за ней по темным улицам, живописуя на ходу свою встречу с ужасной Вивьен Вествуд. Петронилла довольно бесцеремонно рассмеялась.
– Вам кажется это забавным?
– Да. Думаю, так оно и было. Полный п…ц!
– А вы бы что сделали на моем месте?
– Обрушила бы на старуху весь запас шотландских ругательств.
– В том-то и беда: я не знаю никаких шотландских ругательств.
– Да ладно. Даже если бы и знали, все равно ничего не сказали бы. Я читала вашу книгу «Страх и трепет».
Она была права. От чужой грубости я просто каменею. Тем временем мы добрались до какого-то ресторанчика, из дверей которого доносился специфический, довольно приятный запах.
– Ужин по-индийски – годится? Если только вы не настаиваете на пирожках с мясом.
Прекрасная индийская кухня довольно быстро примирила меня с жизнью. Затем Петронилла повела меня в паб, где с видом знатока заказала две кружки пива Гиннесс. На эстраде рок-группа играла что-то странное, они называли это дабстеп.
– Нельзя втягивать пену отдельно, – сказала Петронилла. – Гиннесс вкусно пить как раз через пену. Не говорю уже о том, что когда лакаешь пену, то выглядишь как придурок.
– Мне нравится эта музыка. Кажется, что они басы пропускают через щипцы для завивки.
– А ведь если бы не я, вы так бы и просидели, запершись у себя в номере.
– Мне нанесли психологическую травму. Я чувствовала, что вы единственная, кто может меня вытащить.
– Что вы прикидываетесь паинькой, вам и не такое приходилось переживать, и все из-за какой-то фурии.
Поздно ночью Петронилла увлекла меня на какую-то улочку, где вполне мог бы находиться разбойничий притон. Она встала на определенное, специально выбранное ею место, и торжественно оповестила меня:
– Вот. Я стою точно там, где был убит Кристофер Марло.
От изумления я вздрогнула.
– Вы до ужаса похожи на Кристофера Марло, – сказала я ей.
– Вы не имеете никакого представления о том, как он выглядел, – заметила она.
– Не имею. Но вы с вашей хулиганской внешностью так похожи на современника Шекспира.
– Что за чушь вы несете!
Позже мне довелось увидеть портрет Кристофера Марло. Интуиция меня не подвела: Петронилла до странности походила на него. Если сбрить бороденку и усы, получилась бы как раз Петронилла с ее свежим личиком, юным задиристым видом.
Было уже, наверное, час ночи, когда мы добрались до отеля. А часа через три я проснулась, собираясь поработать, и увидела, что Петронилла спит на другом конце необъятной кровати. Мне показалось, она даже не раздевалась.
Я устроилась в гостиной рядом, стараясь не обращать внимания на викторианскую мебель, чтобы она меня не подавляла. Как обычно, вдохновение завладело мной часа на четыре, затем покинуло. В окно я видела, как встает нечто, что по эту сторону Ла-Манша, должно быть, именовалось солнцем, – эдакая легкая туманность.
Петронилла никогда не видела меня в специфическом писательском одеянии (что-то вроде японской противоядерной пижамы), и я решила не травмировать девушку. Но, пробираясь на цыпочках из спальни в ванную, я услышала:
– Это еще что такое?
– Это я.
Молчание. Потом:
– Ладно. Это серьезнее, чем я думала.
– Я переоденусь, если вы позволите.
– Нет уж. Если включить свет, то оно загорится?