– А потом я прочитала эти строки. Я надеялась, что они посвящены мне.
– Вы надеялись? Вы надеялись! – Он взглянул на нее. Его лицо преобразилось, озарившись каким-то внутренним светом. И тут Джанна поняла, что выдала себя. Ее охватил страх; она не решалась встретиться взглядом с Просперо.
– Джанна, – сказал он нежно, – если это правда – а я молю Бога и Богородицу, чтобы это было так, – то мы сейчас не должны испытывать ни недостатка в словах, ни нужды в них. Вы заявили свои права на меня в благословенный час нашей встречи, а я заявил свои права на вас.
Она ответила ему, отведя взгляд:
– Вначале я опасалась, что сонет лжет, что вы спасались бегством не от смерти ради жизни, а от смерти ради смерти. Но когда вы поправились, мои страхи усугубились: этот сонет показался мне всего лишь шуткой. Так иногда, теша свою душу, забавляются поэты.
– Моя любимая, – прошептал он. – Я не умею произносить высокие слова. Но я попытаюсь. Если я вообще наделен даром слагать песни, то должен петь именно теперь, словно беззаботный жаворонок, изливая восторг, переполняющий сердце.
– Но что будет, если вы уедете? – воскликнула она.
– Могу ли я медлить? Есть долг, который я должен выполнить. До поры я себе не хозяин. А исполнив долг, я вернусь. Будете ли вы ждать меня, Джанна?
Она медленно подняла глаза и встретила его страстный пытливый взгляд.
– Ждать? – переспросила она. Никогда прежде не видел он на ее прекрасном лице такого торжественного выражения. – Ждать, пока вы будете мстить? Ждать, пока вы вернетесь ко мне с окровавленными руками? В этом состоит ваша просьба?
Просперо неподвижно застыл.
– А можно ли мне приходить, пока мой долг не исполнен?
Наступила длинная пауза. Джанна сидела, уперев локти в колени, подбородок ее покоился на сложенных чашечкой ладонях. Наконец она ответила:
– Просперо, вы говорите, что любите меня.
– Сказать так – значит сказать слишком мало.
– Большего я не прошу. В этом нет нужды. Вы говорили, что у меня есть права на вас. Однажды вы предложили мне считать вас своим чадом, поскольку я дважды подарила вам жизнь.
– Это действительно так, и, следовательно, эта жизнь принадлежит вам. Распоряжайтесь ею, как вам заблагорассудится.
Она снова подняла глаза.
– Искренни ли вы? Это не просто красивые слова? Тогда, Просперо, я требую, чтобы вы отказались от мести.
Он побледнел.
– Дух моего отца возненавидит меня.
– Мертвые спокойно спят. Мы не должны тревожить их сон нашими безумствами.
– Но есть еще живые. Я превращусь в посмешище в глазах всех Адорно, в презренного отверженного, стоит мне отказаться от мщения. Захотите ли вы связать свою судьбу с таким человеком?
– Я бы гордилась им, ибо он выказал мужество. Господь наш рассматривает месть как зло. Могу ли я связать свою судьбу с человеком, творящим его?
Он отстранился от нее, обхватив голову руками.
– Джанна, вы разбиваете мне сердце. Отказать вам в первой же просьбе, когда я готов отдать жизнь за возможность служить вам!
– Я прошу гораздо меньшего.
– Нет, много большего. Вы требуете мою честь.
– Я требую лишь, чтобы вы правильно понимали ее. Много ли чести в отмщении? Разве не учила вас матерь-церковь, что это смертный грех?
– Может быть, и так. Но я дал клятву на могиле отца.
– От этой клятвы вас освободит любой священник.
– Но как мне освободить себя? Джанна! Дорогая Джанна!
Губы женщины задрожали. Нотки боли в голосе Просперо тронули ее.
– Любимый, не просите меня идти против своей совести. Считайте, что нам было суждено встретиться, только чтобы разлучиться.
– Этого не может быть! Неужели вы полагаете, что наша встреча – случайность? Она была предопределена.
– Если вы верите в это, то не сделаете ничего, что помешает свершению судьбы. Она в ваших руках, мой дорогой.
– И вы предлагаете мне сделать выбор? – воскликнул он в страхе.
– Увы! Что еще остается? По крайней мере, вы знаете, как я буду молиться за ваш верный выбор.
Джанна поднялась. Он бросился к ней, намереваясь заключить в объятия, но она мягко остановила его.
– Еще не время, дорогой. Сначала изгоните темного дьявола из своей души, и тогда я ваша. В любую минуту.
Он задыхался и смотрел на Джанну полными скорби глазами. Но скорбь уже уступала место нараставшему гневу.
– Вы повергаете меня в отчаяние. Лучше бы вы дали мне умереть от чумы!
– Что ж, если вы так говорите, значит лучше бы нам обоим умереть, – грустно ответила женщина. – Я ухожу. Пойду молиться за вас, Просперо. За нас обоих. Если вы сделаете выбор еще до отъезда отсюда, дайте мне знать. Если же нет… Тогда, милый, пусть даст нам Господь сил. Мне-то уж они наверняка понадобятся!
Она решительно направилась к двери. За порогом уже сгустились сумерки. Просперо бросился следом.
– Джанна, я хотя бы увижу вас до отъезда?
Она смотрела на него, и ее глаза, полные слез, казались огромными и яркими.
– Если ваш выбор будет не таким, какого я жажду, встреча только усугубит мое горе, а оно и без того велико.
– Вы так непреклонны! Вы – та, кого я считал воплощением милосердия и сострадания!
– Разве я прошу вас поступить немилосердно? Подумайте, Просперо. Может быть, вы сумеете разделить мою точку зрения. Молю Бога, чтобы это произошло.
И Джанна стала спускаться вниз по лестнице.
Он больше не пытался остановить ее. Он смотрел, как серебристая фигурка растворяется во тьме. Точно так же следил он за ней в самый первый вечер. Но тогда душа его была полна восторженного любопытства. Теперь же… теперь ее раздирали боль и гнев, смешавшиеся столь причудливым образом, что невозможно было понять, где кончается одно и начинается другое. Прекрасная мечта рассыпалась в прах. Джанна запросила слишком высокую цену за свою благосклонность. Цену, ему недоступную. Но Джанна упрямо не желала этого понять.
Просперо в сердцах стукнул себя по лбу и с досадой проговорил: «О боги, зачем я повстречал ее?»
Ответ богов был исполнен цинизма: «Ты встретил ее для того, чтобы не добиться трех великих свершений. Ты не повергнешь в руины дом Дориа. Тебе не снискать чести. Ты не напишешь „Лигуриаду“ и не обретешь бессмертия. Ты не прогонишь неверных со Средиземного моря и не познаешь вечного блаженства. Вот зачем монна Джанна вошла в твою жизнь и судьбу».
Он рассмеялся, и смех его становился все громче и громче, пока не сменился сдавленными рыданиями.
Глава XI
Прочида
До отъезда Просперо они больше не встречались. И только на следующее утро, когда Амброзио провожал его к садовой калитке, где красный крест все еще предупреждал горожан, что лучше держаться отсюда подальше, Просперо передал старому слуге записку для госпожи. Она содержала его двенадцатый сонет «Прощание с радостью», который начинался словами: «Amando men’, l’onor saria men’ caro»
[19]
. Ловеласы могут знать, а могут и не знать его. В «Прощании с Лакастой», однако, не звучит такой глубокой ноты безнадежности, как в сонете Просперо, и нет горечи, свойственной его последней строке: «Возьми себе эти несколько последних перлов, сорвавшихся со струн моей души».