— Нет, конечно нет. Закон разрешает спасти животное.
— А разве человек не более важен, чем осел?
— Почтеннейший, — раввин Ханина заговорил тише, — оставь мою синагогу. И не приходи сюда больше.
— Твою синагогу? Разве это не место, где собираются дети Израиля? И если я не нарушаю Закона, как можешь ты изгонять меня и не допускать снова?
— Друг мой, ты прекрасно знаешь, что, совершив акт исцеления в день Шаббата, нарушил Закон. Твой пример неубедителен, если осел упал в яму, это несчастный случай, и его необходимо вытащить, чтобы он не погиб. С этим человеком — другое дело. Он одержим уже давно, и ничего бы с ним не случилось, исцели ты его завтра, не преступая Закона.
— Будь ты одержим сам, ты считал бы иначе, — заметил Иисус.
— Да! — подтвердила Мария и, даже не сознавая, что делает устремилась вперед. — Рабби Ханина! Ты помнишь меня? Я Мария из Магдалы. — Она стянула головной платок, открыв короткую поросль волос. — Ты сам обрил мне голову. Тебе ведомо, как я страдала! Я была одержимой, как этот человек. Ты отослал меня прочь в надежде на мое исцеление, а этот человек изгнал демонов. когда все остальное оказалось бессильно. И я могу тебе сказать, ведь я доподлинно знаю: для человека, терзаемого демонами, один день равен вечности. Одержимые не могут ждать лишний день!
— Молчать! — воскликнул раввин, воздев руки. Его лицо побелело от потрясения, вызванного столь неожиданным появлением Марии, — Женщинам не позволено говорить в собрании. Впрочем. я рад, что ты исцелилась, — добавил он, но уже тихо. — Это самое важное.
— Вполне возможно, что это случилось в Шаббат, — произнесла Мария достаточно громко, так, чтобы ее услышали многие, — Если так, это порадовало Господа.
— Женщина, где твой муж? — спросил Ханина. — Почему он позволяет тебе говорить на людях?
Раввин, сам того не зная, нашел лучший способ заткнуть ей рот. Ошеломленная Мария молча повернулась и побрела к выходу.
«Где твой муж?» — звучало у нее в ушах.
— И ты тоже уходи! — велел раввин Ханина Иисусу. — Ты нарушил Шаббат!
— Пока день не закончился, я должен выполнять работу пославшего меня. Близится ночь, когда никто не сможет работать.
— О чем ты говоришь? — не понял раввин.
— Отец мой всегда в трудах, и мне пристало так же трудиться на ниве Его.
— Что? Твой отец? Кто он? Он тоже нарушает Шаббат?
— Он из Назарета, — подал голос кто-то. — И отец его умер.
— Я имею в виду Отца моего Небесного и твоего тоже, — сказал Иисус.
— Ты хочешь сказать, что Господь работает в Шаббат? Богохульство! В Писании говорится, что он отдыхал.
— Отдыхал от творения мира, — указал Иисус, — а не от творения добра.
Раввин заткнул уши руками.
— Довольно! Как смеешь ты говорить такие неслыханные вещи? Ты не можешь судить о том, что делает Бог, а чего не делает. Тем более для оправдания собственных нечестивых действий. Прекрати это, или я велю взятъ тебя под стражу!
— Не в твоей власти брать меня под стражу, — возразил Иисус. — Я не нарушал никаких законов.
Он повернулся и направился прочь из синагоги вслед за Марией, l уводя с собой исцеленного человека.
— Пойдем, — сказал Иисус. — Бедняга нуждается в помощи. — потом он улыбнулся Маре, вышедшей следом за ними, и попросил: — Можно, мы отведем его в твой дом?
Ближе к вечеру перед домом Петра стала собираться толпа людей, бывших сегодня в синагоге или прослышавших об исцелении от тех. кому выпало видеть чудо собственными глазами. Большую часть пришедших составляли больные, некоторых даже принесли на носилках, и одержимые. Все они жаждали исцеления. Мария и все находившиеся в доме Петра, выглядывая, видели в сумерках море людей, скандировавших имя Иисуса и умолявших его выйти к ним.
— Помоги нам! — просили они. — Ты говоришь, что можешь слепых сделать зрячими, освободить пленников! Вот мы — освободи нас! Освободи нас!
Иисус долго сидел, сосредоточившись, и молился. А потом встал и вышел наружу. Мария и Петр направились за ним.
Грянули громкие крики, и Иисусу с трудом удалось призвать всех оставаться на местах, пояснив, что иначе он просто не сможет подойти к каждому нуждающемуся.
Мария увидела, как Иисус вошел в толпу, обращаясь к стоявшим поблизости людям и возлагая на них руки, потом углубился в нее, двинулся дальше и скрылся в темноте.
Толпа колыхалась, из нее доносились восклицания. Казалось что людей стало во много раз больше, как будто они сходились со всех сторон или появлялись из вод озера. В конце концов это людское море захлестнуло Иисуса: ему с трудом удавалось проталкиваться между страждущими, а уж о разговорах и возложении рук нечего было и думать. Едва сумев пробраться обратно к дому Петра, он торопливо вошел и захлопнул дверь.
— Их слишком много, — сокрушенно сказал он. — Слишком много. Я не могу помочь всем. — Потом, увидев потрясенные лица своих последователей, Иисус пояснил: — Вот почему мне нужны помощники. Труды предстоят великие, и мне не справиться с ними в одиночку.
— Но какие из нас помощники? — изумился Петр. — Мы ведь не можем никого исцелять!
— Сможете! — заверил Иисус. — Сможете!
В этот момент их внимание привлекли удары и скребущие звуки, доносившиеся с крыши. Штукатурка стала падать им на плечи.
— Что это? — воскликнула теща Петра. — Что это? — Она выбежала на улицу, крича и размахивая руками. — Прочь от моего дома! Прочь от моего дома!
Но еще до того, как она вернулась, в потолке образовалась большая дыра и в ней появились четыре виноватых лица.
— Мы принесли нашего друга, он паралитик, не может двигаться, а сквозь эту толпу нам было не протолкнуться. Вся надежда на тебя! — Они стали опускать носилки в комнату.
На какой-то момент Иисус опешил, но потом сам помог выровнять носилки и, когда больной, едва способный приподнять голову над подушкой, взглянул на него, сказав ему:
— Вера твоих друзей принесла тебе благо, сын мой. Твой грехи отпущены.
— Да кто ты такой, чтобы отпускать людям грехи? — заорал кто-то, стоявший под окном и слышавший эти слова. — Закрой рот и не смей богохульствовать!
Иисус посмотрел на человека за окном и промолвил:
— Позволь мне спросить тебя, что легче: прощать грехи или возвращать жизнь в неподвижные члены?
Незнакомец за окном нахмурился.
— Нелегко и то и другое, — ответил он наконец. — Ибо и то и другое во власти Божьей.
— Так смотри же! — возгласил Иисус, и это был приказ, а не приглашение. — Смотри! Друг, встань на ноги и иди домой!
Он устремил взгляд на неподвижно лежавшего больного, и тот, медленно и неуверенно, приподнялся на локтях.