— Но мы-то в состоянии увидеть лишь внешнее, — подал голос один из фарисеев, низкорослый, плотный, но с привлекательным лицом. — Нам не дано Божьей премудрости, мы не можем заглянуть человеку в душу, а значит, можем судить о нем по тому, что видим. Или ты хочешь, чтобы мы притворялись, будто видим его насквозь? Но вряд ли такое притворство угодно Богу.
«При его наружности, — подумала Мария, — он, наверное, не понаслышке знает о том, как судят по внешнему виду, хотя обычно это, скорее всего, работает в его пользу».
Иисус после недолгого размышления ответит:
— Ты верно сказал, Господа не порадует, если мы станем притворяться, будто обладаем прозорливостью, присущей одному Ему. Но Он милостив и всегда готов открыть нам истину, мы же должны желать и стремиться ее увидеть.
Уже минул полдень, и людям стоило подумать о доме и еде, но никто не двинулся с места. Они стояли на солнцепеке и продолжали засыпать Иисуса вопросами.
Неожиданно Мария приметила в толпе хорошенькую рыжеволосуго женщину, стоявшую рядом с мужчиной, чье лицо показалось ей знакомым. Ну конечно, это Иаков, непреклонный брат Иисуса. А позади него и мать Иисуса Мария — вон как она переживает за сына, все на лице написано. Жестикулируя, родичи Иисуса разговаривали с державшимися по обе стороны от них мускулистыми мужчинами, усилиями которых вся компания успешно проталкивалась вперед. Когда это удалось, здоровяки направились прямо к Иисусу с намерением схватить его, но он увернулся и, не глядя на них, обратился к матери:
— Матушка, что вы делаете?
В голосе его звучала глубокая печаль.
— Сын мой, ты… ты… — Она расплакалась. — Ты повредился умом. Доказательство тому — твое поведение в Назарете и здесь. Пожалуйста, отдайся в наши руки и позволь нам отвести тебя обратно домой, где ты можешь отдохнуть и прийти в себя.
К Иисусу с весьма решительным и сердитым видом протолкался Иаков.
— Так вот ради чего ты бросил нашу плотницкую мастерскую? Ради этой ереси? Как смеешь ты требовать, чтобы я заменил тебя ради этого? — Он попытался схватить Иисуса за плечо.
И тут Мария наконец узнала другую женщину. Это была Лия, сестра Иисуса. Да, конечно, она вышла замуж и жила в Капернауме.
— Иисус! Иисус! — взмолилась она. — Пожалуйста, оставь это! Мы слышали о тебе, но не хотели верить, пока не увидели собственными глазами! Ты и впрямь сбился с пути! Что с тобой случилось? Возвращайся в Назарет, отдохни, приди в себя!
Ее головной плат сбился, открыв пышные, чудесные волосы.
— Нет! — заявил Иисус, отпрянув от родных с видом столь опечаленным, что Марии показалось, что он сейчас расплачется. Но ему удалось взять себя в руки.
— Мы твои родные, твоя мать, твоя сестра и твой брат! — воскликнула Лия. — Подумай об этом. Твои мать, сестра и брат!
Она подошла поближе, но, оказавшись на расстоянии протянутой руки, остановилась, не сделав попытки прикоснуться к нему. Здоровяки тоже бездействовали, дожидаясь сигнала.
Иисус отступил назад. Вместо того чтобы обратиться к родным, он огляделся по сторонам, обвел взглядом Марию, Петра, Симона и всех остальных своих последователей, и в его взгляде светились любовь и привязанность, какие человек может испытывать только к самым близким и родным людям. Потом он возвысил голос, обращаясь ко всем присутствующим.
— Моя мать, моя сестра и мой брат? Кто они, моя мать, моя сестра и мой брат? — Иисус посмотрел на Марию, свою мать, на Лию и на Иакова— Моя мать, моя сестра и мой брат — это те, кто слышит слово Господа и исполняет его.
— Мы всегда внимали слову Господа и исполняли волю Его, — упрямо возразил Иаков.
— Нет, если вы считаете меня безумцем, — заявил Иисус. — Это две вещи несовместные.
— Иисус! Иисус! — запричитала всхлипывая, его мать. — Сын мой, сын мой!
— Нет, матушка, он не твой сын! — заявил Иаков, покровительственно обнимая мать. — Он вовсе не твой сын. И мне он не брат!
Чуть ли не силой он развернул ее и направился сквозь толпу назад, прочь от Иисуса, молча проводившего их взглядом.
Теперь толпа взирала на Иисуса совсем по-другому, ведь он только что, на глазах у всех, пренебрег верностью семье — основой всех устоев. Можно было спорить по поводу тех или иных не слишком вразумительных мест в Писании, но святость семейных уз сомнению не подвергал никто. Семья от Бога — а этот человек сейчас заявил, что может выбирать себе родичей по собственному усмотрению.
Потрясенные люди начали быстро расходиться, и скоро от огромной толпы осталось всего несколько человек, среди которых Мария узнала изысканно одетого Иуду.
— Подойди, Иуда! — позвал Иисус. — Подойди н присоединяйся к нам! Стань мне братом!
Иуда лишь попятился, явно устрашенный тем, что его выделили и позвали. Почему? Ведь он ничего не говорил, только наблюдал.
— Иуда! Пойдем! Мы уходим в другое место. Идем с нами, — снова обратился к нему Иисус.
Иуда повернулся и пошел прочь, затерявшись среди людей.
— Ладно, давайте переправимся на другой берег озера, — предложил Иисус своим спутникам. — Нам нужно найти укромное местечко и спокойно отдохнуть.
Лодки раздобыли быстро, и, когда они отчалили, Мария, оглядываясь назад, туда, где еще недавно колыхалось людское море, вздохнула с облегчением. По мере удаления от берега она ощущала себя все в большей безопасности. Все эти люди — как мог Иисус ответить им? Он исцелил ее, когда был практически один, и больше никто от него ничего не требовал, но теперь… Как вообще можно сделать для столь великого множества людей то, что он сделал для нее?
Они пристали к восточному побережью озера, относившемуся к владениям Ирода Филиппа, брата Антипы, вытащили лодки на берег, и Иисус направился в глубь суши, обходя многочисленные камни. Местность выглядела суровой и неприветливой, но зато безлюдной, а значит, сулила уединение.
Иисус поманил спутников за собой, и они двинулись вдоль неровного побережья. Близился заход солнца. Ученики видели его восход и теперь дивились тому, сколь многое смогло вместиться между восходом и закатом, словно Иисус растянул эти часы на многие дни.
Мария смотрела, как Иисус шел среди камней, отбрасывая длинную тень рядом с округлыми пятнами прохлады, что создавали валуны. Голова его была опущена, он явно печалился из-за размолвки с семьей. Все хранили молчание, но внезапно тишину прорезал донесшийся неведомо откуда леденящий кровь крик.
Иисус остановился и огляделся по сторонам.
Из-за ближайшей скалы показался человек, совершенно голый и такой грязный, что его можно было принять за обезьяну, Он держал в каждой руке по острому камню. В то время как все ошеломленно уставились на него, он, как лезвием, полоснул острой кромкой себя по груди, и на покрытой коростой коже остался косой разрез, из которого выступила темная кровь. На руках и ногах его были ржавые железные браслеты с болтающимися обрывками цепей.