Душа человека. Революция надежды - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Фромм cтр.№ 62

Теперь мы можем перейти к обсуждению некоторых других «очеловеченных переживаний», не претендуя на то, что последующее описание станет исчерпывающим. Нежность сродни неалчному сексуальному желанию, однако отлична от него. Фрейду, вся психология которого имеет дело исключительно с «влечениями», неизбежно пришлось объяснять нежность как результат сексуального влечения, как сексуальное вожделение с запрещением цели. Его теория с неизбежностью вела к подобному определению, однако наблюдения скорее показывают, что нежность – совсем не то явление, которое можно объяснить сексуальным вожделением с запрещенной целью. Это переживание sui generis. Первая его характеристика заключается в том, что оно свободно от алчности. Испытывая нежность, человек ничего не хочет от другого человека, даже взаимности. У нее нет специальной цели, даже той, что присутствует в относительно неалчной форме сексуальности, а именно конечной физической кульминации. Она не ограничена ни полом, ни возрастом. Ее труднее всего выразить словами, разве только с помощью поэзии. Наиболее ярко она раскрывается в том, как человек прикасается к другому человеку, как он смотрит на него или на нее, каким тоном он говорит. Можно сказать, что она коренится в нежности, которую мать испытывает к своему ребенку, но даже если это так, человеческая нежность намного превосходит материнскую нежную привязанность к ребенку, поскольку первая свободна и от биологических уз с ребенком, и от нарциссического элемента материнской любви. Она свободна не только от алчности, но и от нетерпения, и от целенаправленности. Среди всех чувств, созданных человеком в самом себе на протяжении истории, нет, пожалуй, ни одного, которое превосходило бы нежность по чисто человеческому качеству.

Сострадание и сопереживание – два других чувства, явно родственных нежности, но не полностью совпадающих с ней. Суть сострадания в том, что один человек «страдает вместе» с другим человеком или, в более широком смысле, «чувствует вместе» с ним. Это означает, что один человек смотрит на другого не со стороны, как на человека, ставшего «объектом» моего интереса или озабоченности (не следует забывать о том, что слова «object» – объект, цель и «objection» – возражение, протест – однокоренные), но что один человек помещает себя в другого. Значит, я переживаю в себе то, что переживает он. Это отношение – не от Я к Ты, его характеризует фраза: «Я есть Ты» (Тат Твам Аси). Сочувствие или сопереживание предполагает, что я переживаю в себе то, что пережито другим человеком, и, следовательно, в этом переживании он и я – одно. Все знания о другом человеке действительны настолько, насколько они опираются на мое переживание того, что переживает он. Если же это не тот случай и человек остается объектом, может быть, я многое знаю о нем, но я не знаю его [94] . Гете выразил этот вид знания очень афористично: «Человек знает себя только в самом себе, но он осознает себя в мире. Каждый новый объект, действительно познанный, открывает новый орган в нас самих».

Возможность такого вида знания, основанного на преодолении разрыва между наблюдающим субъектом и наблюдаемым объектом, требует, конечно, гуманистического подхода, о котором я упомянул выше, а именно признания того, что каждый человек несет в себе все человеческое содержание, что в душе мы и святые, и преступники, хоть и в разной степени, и, следовательно, что нет ничего такого в другом человеке, что мы не могли бы прочувствовать как часть самих себя. Это переживание требует, чтобы мы освободились от узкой привязки только к тому, что нам близко по кровным узам, или, в более широком смысле, близко потому, что мы едим одинаковую пищу, говорим на одном языке, обладаем единым здравым смыслом. Чтобы знать людей в смысле сочувственного и проникновенного знания, требуется избавиться от зауживающей привязки к данному обществу, расе, культуре и проникнуть в глубину человеческой сущности, в которой мы не что иное, как просто люди. Подлинное сочувствие и знание человека в значительной мере недооценено как революционный фактор в развитии человека, как это наблюдалось и с искусством.

Нежность, любовь и сочувствие – это утонченные чувственные переживания и в общем познаются как таковые. Теперь я хочу обсудить некоторые «очеловеченные переживания», которые не так ясно отождествляются с чувствами и которые чаще называют установками. Их главное отличие от обсуждавшихся до сих пор переживаний состоит в том, что они выражают не непосредственное отношение к другому человеку, а скорее переживание внутри нас, которое лишь во вторую очередь относится к другим людям.

Первым среди этой второй группы я хочу описать интерес. Слово интерес по большей части утратило сегодня свое значение. Сказать: «Я заинтересован» (в том или ином) – почти то же самое, что сказать: «Я не питаю к этому особо сильного чувства, однако оно мне не полностью безразлично». Это одно из тех скрывающих слов, которые маскируют отсутствие глубины и которые достаточно вместительны, чтобы покрыть собой почти все, начиная от заинтересованности в приобретении акций определенных промышленных предприятий и заканчивая интересом к девушке. Но даже широко распространенное вырождение слов не в состоянии отвратить нас от использования их в исконном, глубоком смысле, что подразумевает возвращение им их подлинного достоинства. «Интерес» происходит от латинского inter-esse, что означает «помещаться между». Если я заинтересован, я должен превзойти свое ego, открыться миру, ворваться в него. Интерес опирается на внутреннюю активность. Это довольно постоянная установка, позволяющая человеку в любой момент охватить внешний мир как интеллектуально, так и эмоционально, и чувственно. Заинтересованный человек становится интересным для других, потому что интересу свойствен эффект заразительности, пробуждающий интерес в тех, кто не смог бы его проявить без посторонней помощи. Значение слова «интерес» еще лучше прояснится, если мы подумаем о его противоположности – любопытстве. Любопытный человек в основе своей пассивен. Он хочет, чтобы его насыщали знаниями и чувствами, и все ему мало, поскольку количество информации замещает ему качественную глубину знания. Важнейшая область утоления любопытства – это сплетни, будь то сплетни жительницы маленького городка, которая сидит у окна и наблюдает в подзорную трубу, что происходит вокруг, или гораздо более изысканные сплетни, заполняющие столбцы газет, обсуждаемые на встречах преподавательского состава, так же как и на встречах руководящих чиновников-бюрократов или на коктейлях писателей и художников. По самой своей природе любопытство неутолимо, потому что при всей его зловредности оно так и не отвечает толком на вопрос: кто же этот другой человек?