– В других церквях?
– Да, вы разве не слышали? Поскольку у нас появилась возможность выносить объекты из прошлого, я моментально задумала целый ряд проектов. Землетрясение в Сан-Франциско, съемочная площадка «Эм-джи-эм», Рим до пожара, устроенного Юлием Цезарем…
– Нероном, – поправил я.
– Да, именно. Вам нужно будет добыть скрипку, на которой играл Нерон.
– Но она ведь не сгорела в огне. Выносить можно только то, что распалось на базовые составляющие…
Леди Шрапнелл отмахнулась небрежно.
– Законы создаются, чтобы их нарушать. Мы начнем с четырнадцати церквей Кристофера Рена, погибших во время блица, а потом…
– Мы? – слабым эхом откликнулся я.
– Разумеется. Вас я уже записала особо. – Она вдруг воззрилась грозно на епископский пенек. – Откуда здесь лилии? Велено было – желтые хризантемы!
– Я думаю, лилии вполне уместны, – вступился я. – Как-никак собор и его сокровища буквально восстали из мертвых. Символически…
Символизм ее не интересовал.
– В чинопоследовании сказано – желтые хризантемы. Господь кроется в мелочах.
Она унеслась обрушивать громы небесные на бедняжку в зеленом переднике.
Я остался один на один с епископским пеньком. Четырнадцать церквей Кристофера Рена. И съемочная площадка «Эм-джи-эм». Не считая того, на что хватит ее фантазии, когда она осознает в полной мере…
Ко мне подошла Верити.
– Что такое, Нед?
– Мне предстоит до конца дней своих скитаться по барахолкам по велению леди Шрапнелл.
– Чушь! Тебе предстоит до конца дней своих прожить со мной. – Она вручила мне котенка. – И Перочисткой.
Котенок был невесомым.
– Перочистка…
Меховой комок уставился на меня серо-зелеными глазами и сказал: «Мя». А потом замурлыкал. Едва слышно. Пробуя голос.
– Где ты ее взяла?
– Украла. Не смотри так, я потом верну. Финч все равно не заметит.
– Я люблю тебя, – признался я, восхищенно качая головой. – Если мне предстоит прожить с тобой до конца дней, значит, ты согласна выйти за меня?
– Придется. Я только что столкнулась с леди Шрапнелл. Она решила, что в соборе нужно провести…
– Венчание?
– Крещение. Чтобы купель из пурбекского мрамора не пылилась без дела.
– Ну уж нет, по принуждению не надо. Могу науськать леди Шрапнелл на Каррадерса с Уордер, а ты сбежишь куда-нибудь в тихое место. Ватерлоо, например.
Снова прозвучали фанфары, орган заиграл «Гимн солнцу» – «Небеса возглашают славу Господню», – и солнце действительно вышло. В восточных окнах заплясали сине-красно-фиолетовые огни. Я поднял голову. Клересторий сиял расплавленным золотом, словно сеть в момент открытия. Заливая собор светом, солнце коснулось серебряных канделябров, детского креста и изнанки хоровой скамьи, приласкало хористов, рабочих и чудаковатых оксфордских профессоров, погладило статую святого Михаила, Пляску смерти и программки чинопоследования. Освещая сам собор – высший замысел, сотканный из тысячи тысяч мелочей.
Баюкая котенка в ладони, я посмотрел на епископский пенек. Он купался в солнечных лучах, а витраж Капеллы красильщиков напротив осыпал верблюдов, херувимов и Марию Стюарт на плахе изумрудами, рубинами и сапфирами.
– Правда ведь чудовищный? – спросил я.
Верити взяла меня за руку.
– Placet.