Я исповедуюсь - читать онлайн книгу. Автор: Жауме Кабре cтр.№ 108

– От чего умерла Трульолс?

Бернат встал и вопросительно посмотрел на шкаф. Адриа махнул рукой – мол, как хочешь. И Бернат сыграл бешеный чардаш, от которого заплясали даже рукописи на столе, а потом нежный вальсок – может быть, излишне слащавый, но великолепно исполненный.

– Звучит потрясающе, – восхищенно сказал Адриа.

И, беря Виал, добавил не без ревности:

– Когда будешь играть с камерным оркестром, попроси ее у меня.

– Ой нет, такая ответственность.

– Ну так что? Что у тебя была за срочная нужда?

Бернат хотел, чтобы Адриа прочитал его новый рассказ, и я почуял, что у нас снова будет размолвка.

– Дело в том, что я продолжаю писать. Хотя ты опять будешь говорить, чтобы я бросил это дело.

– Молодец.

– Но я боюсь, что ты прав.

– В чем?

– В том, что моим рассказам не хватает души.

– А почему не хватает?

– Если бы я знал…

– Может быть, потому, что это не твой способ выражения…

Тогда Бернат взял у меня из рук скрипку и сыграл «Баскское каприччио» Сарасате [273] , сделав шесть или семь грубейших ошибок. Закончив, он сказал: вот видишь, скрипка – не мое средство выражения.

– Ты нарочно делал ошибки. Я тебя знаю, старик.

– Я никогда не смог бы быть солистом.

– Тебе не нужно быть солистом. Ты музыкант, играешь на скрипке, зарабатываешь этим на жизнь. Да что тебе еще нужно?

– Я хочу заслужить признание и восхищение, а не зарабатывать на жизнь. А если я буду играть в составе концертино [274] , то не оставлю по себе вечной памяти.

– Вечную память по себе оставляет оркестр.

– Я хочу быть солистом.

– Ты не можешь! Ты сам это только что сказал!

– Поэтому я хочу писать: писатель – всегда солист.

– Мне кажется, это не слишком веская причина, чтобы посвятить себя литературе.

– Для меня – веская.

Словом, мне пришлось взять его рукопись, которая оказалась даже не одним рассказом, а целым сборником. Я прочитал его и через несколько дней сказал Бернату: может быть, лучше других третий, про бродячего торговца.

– И все?

– Ну… Да.

– Ты опять не нашел ни души, ни чего-нибудь сто́ящего?

– Ни души, ни чего-нибудь сто́ящего. Но ведь ты знал это!

– Я знаю, в чем дело: тебя бесит, что твои книги разносят в пух и прах. А мне вот они нравятся! Что скажешь?

После этой декларации принципов Бернат долго не докучал Адриа своими текстами. Он издал три книги рассказов, которые не перевернули мир каталонской литературы и, очень вероятно, не тронули до глубины души ни одного читателя. И вместо того чтобы быть счастливым, играя в оркестре, он всегда находил повод быть несчастным. А я тут со своими лекциями о том, как быть счастливым. Как будто я в этом специалист. Как будто это обязательная дисциплина.

Занятие шло нормально и даже, скорее, хорошо. Я говорил о музыке, которую писали во времена Лейбница [275] . Я перенес слушателей в Ганновер конца семнадцатого столетия и поставил им музыку Букстехуде [276] , а именно вариации арии «La Capricciosa» (BuxWV 250) для клавесина, и попросил их быть внимательными: не напомнят ли эти арии им некое более позднее (но ненамного) произведение одного более известного музыканта? Молчание. Адриа встал, отмотал назад пленку и дал им послушать еще одну минуту клавесина в исполнении Тревора Пиннока.

– Вы знаете, какое произведение я имею в виду? – спросил он.

Молчание.

– Нет?

Некоторые студенты смотрели в окно. Другие опустили глаза в конспекты. Одна девушка отрицательно покачала головой. Чтобы помочь им, он сказал: в это же время в Любеке, нет? А затем опустил планку донельзя, сказав: ладно, назовите мне не произведение, а хотя бы автора. Тогда один студент, которого я раньше не видел, сидевший в центре аудитории, сказал, не поднимая руки: Иоганн Себастьян Бах? – именно так, с вопросительным знаком, и Адриа сказал: браво! И произведение, о котором я говорю, имеет сходную структуру. Тема – та, которую мы с вами прослушали дважды, – напоминает развитие одной вариации… Знаете что? Постарайтесь выяснить к среде, о каком произведении я говорю. И постарайтесь пару раз его послушать.

– А если мы не отгадаем? – Та же девушка, которая отрицательно качала головой.

– Номер девятьсот восемьдесят восемь по его каталогу. Теперь довольны? Еще подсказки?

Несмотря на бесконечные скидки, которые приходилось делать, в то время я мечтал о том, чтобы занятия длились по пять часов. Еще я мечтал, чтобы студенты живо всем интересовались и задавали вопросы, которые заставляли бы меня говорить, что я отвечу на следующем занятии, потому что мне необходимо подготовиться. Но Адриа приходилось мириться с тем, что было. Студенты тянулись вниз по лестнице амфитеатра к выходу. Все, кроме того, который угадал ответ, – он продолжал сидеть на своем месте. Вынимая кассету, Адриа сказал: мне кажется, я нечасто вас видел. Поскольку тот не отвечал, Адриа поднял голову и увидел, что молодой человек молча улыбается.

– Как вас зовут?

– Я не ваш студент.

– А что вы здесь делаете?

– Слушаю вас. Ты меня не узнаешь?

Он встал и подошел к лекторской кафедре. У него не было в руках ни папки, ни тетради. Адриа уже сложил все свои бумаги в портфель и сунул туда кассету.

– Нет. А должен узнать?

– Ну… С формальной точки зрения ты мой дядя.

– Я твой дядя?

– Тито Карбонель, – сказал он, протягивая руку для пожатия. – Мы встречались в Риме, в доме моей матери, когда ты продавал ей магазин.

Теперь он его вспомнил: молчаливый подросток с лохматыми бровями, подслушивающий за дверью, который теперь превратился в стройного молодого человека с уверенными жестами.

Адриа спросил, как мать, тот ответил: хорошо, передает тебе привет, – и разговор иссяк. И тогда – вопрос:

– Зачем ты пришел на лекцию?

– Хотел получше познакомиться, прежде чем сделать тебе одно предложение.