Шел старый еврей по Новому Арбату - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Кандель cтр.№ 38

Артур женился на красавице, которой тоже гордился, ее портреты вставлял в другой альбом, чтобы показывать родственникам и знакомым.

Они ожидали первого ребенка, и Артур сказал:

– У меня будет трое детей, не больше. Как у евреев. Дам им хорошее образование. Тоже как у евреев.

Махмуд живет возле Хеврона.

Название деревни мне неизвестно.

Он появился на нашей улице, когда строили дом. Было ему около семнадцати: худой, увертливый, молчаливый, ко всему присматривался, как оценивал. Умением особым не располагал, у распорядителя работ был на посылках.

Махмуд так и остался худым, приглядчивым: прижился на нашей улице, исполняет работы, которые потребуются, ни от чего не отказываясь. Раз в году звонит в мою дверь: это значит, подступила осень, и он принесет сейчас лестницу, влезет на крышу, вычистит желоб для стока воды перед сезоном дождей.

– Ты почему, – любопытствует, – второй раз не женился?..

Потом мы беседуем.

Я интересуюсь, Махмуд рассказывает.

У него шестеро детей, но он на этом не остановится. Внуки у Махмуда на подходе, правнуков будет неисчислимое множество – Артуру за ним не угнаться.

Мы, евреи, не избалованы сочувствием того и другого, посочувствовали бы друг другу.

Артур – араб-христианин.

Махмуд – араб-мусульманин.

Мусульмане разрастаются семьями, и христиане – будто их выдавливают – уходят из деревень в города. Из городов перекочевывают в другие страны.

С земли, которую не поделить.

Артур ушел из Бейт-Лехема. Иными словами, из Вифлеема.

Махмуд ожидает двойню.

10.

Ушер Кипнис, прозорливый еврей из Тбилиси…

…не переносил советскую власть.

Двадцать второго июня сорок первого года, в первые часы войны с немцами, он ее признал, эту власть. Девятого мая сорок пятого года, в день Победы, признание взял обратно.

Это он, потомок хасидов, поучал сына:

– Только глупые люди задаются вопросом: каков стакан? Наполовину полный или наполовину пустой? Возьми этот стакан, вылей содержимое в бокал для благословения субботы и праздников – начнет переливаться через край.

Наполненная у хасида жизнь, переливается через край – по отцу и я из хасидов.

"Плохо – это теперь плохо, а хорошему конца нет…"

Птицы в разноголосицу – я вникаю.

Травы пробиваются к свету – их приветствую.

Солнце опускается за горы – взглядом поспешаю следом.

Они мне интересны – птицы, солнце, травы в изумрудной зелени, смолистые ароматы с гор, засаженных пиниями.

Они мне доверяют.

Вечер.

Крыша напротив.

Воронья сходка на ее коньке – десятка полтора, не меньше.

Недвижные силуэты на блеклой голубизне заката, словно вырезаны из черной бумаги, вглядываются в краешек солнца над горами, который не удержать.

Улетают в ночь, отяжелевшие от раздумий, но остается одна, оцепеневшая, завороженная полнолунием, не способная одолеть наваждение.

Тоже остаюсь на балконе, созерцатель закатов.

Только я – дурак набитый,

Простодушный, как коза,

Удивляюсь, как ребенок,

И смотрю во все глаза…

Это не я сочинил.

Юз Герштейн.

Зацветает по весне апельсиновое дерево, провисают плоды по осени – чудо оранжевое, на которое не наглядеться.

Выхожу из дома, вижу: сосед забрался на лестницу, обрывает апельсины с веток, один за другим.

– Не трогал бы, – прошу. – Красу несравненную.

Смотрит с лестницы. Не понимает.

– Я, – говорит, – их люблю. Я, – говорит, – их давлю. Из них сок замечательный.

– Принесу тебе апельсины – обещаю. – Хоть пять. Хоть десять килограммов. Только эти не обрывай.

Огорчился.

Ушел.

Гулял без удовольствия.

Через час возвращаюсь – остался на дереве пяток осиротевших апельсинов, на самой его макушке.

Проняло соседа, должно быть.

А может, высоко растут – не достать.

Мудрость почиет на малоумных…

…которые дальновидны и угадчивы.

– Скоро уже. Вот-вот! Узнаете по последствиям. Реки потекут вспять, земля наша встанет на место соседней, соседняя на наше место, с путей совращая, – тогда же состоится преображение всего сущего…

Прилетели из Москвы.

Поселились в горах под Иерусалимом.

Огляделись – всё незнакомое. Ко всему надо привыкать. К цвету, свету, запахам. К незнакомой речи и невиданным прежде чековым книжкам. К преображению всего сущего, а также к скорпионам, гадам кишащим.

Они кувыркались на траве, наши сыновья, и младший вскрикнул вдруг от укола.

Застыл в боевой позиции скорпион – ядовитое жало над головой. Первый скорпион в нашей жизни.

Его убили теннисной ракеткой, но боль пошла вверх по ноге, пугая быстротой распространения. Медицинская сестра дала таблетку, заодно спросила:

– Черный или желтый?

К счастью, скорпион оказался черным, не пришлось везти сына в больницу. Их фотография у меня перед глазами: сидят вдвоем, младший на колене у старшего, пережитый испуг на лицах.

Через пару лет мы пришли на холм, обросший редкими соснами, с жестким, понизу, подлеском, в котором не поваляешься, покусывая травинку.

По склонам холма встанут дома, в одном из них будет наше жилье.

Из-под камня выполз скорпион, и решение пришло сразу. Нашу квартиру назовем "У скорпиона".

Влезли в долги.

Дождались.

Поселились.

Завели кой-какую мебель.

Рассадили растения по кадкам; кактус разросся на балконе, иглами ощетинился для устрашения.

Каждая – с мой палец.

Птицы на них не садятся, бабочки облетают стороной: больно – нет слов, почище скорпиона!

Иглу из плеча вытаскиваю, выговариваю с обидой:

– Что ж ты, поганец, своих колешь?

Отвечает без слов:

– Какой ты мне свой?

– Да кто тебя поливает что ни день? Подкармливает питательными растворами? От сорняков избавляет?

Иглы вострит, как щерится:

– А кто кактус выдрал из горшка? Кто загубил моего отпрыска, от отцовского корня-наследия, который подавал надежды? Куда ты его подевал?