– А иначе она умрет…
– Что ты можешь об этом знать?
– Я слушаю, я смотрю, я совсем не дурак.
– Давай-ка начинай накрывать на стол. Тогда все будет готово к приходу твоей мамы. А потом мы пойдем поищем яйца, проверим, есть ли вода у ослов, принесем им хлеба, нарвем салата.
– Стелла всегда называет Леони мамой, но Рэя зовет только «Рэй Валенти». Это почему?
– Скажите пожалуйста! Ему палец в рот не клади… Что ты еще хочешь знать, а?
– Лионель Труйе из моего класса сказал, что Рэя Валенти раньше звали Пустоцветом и Сухостоем. Потому, что он не мог иметь детей?
– О‑ля-ля, крошка моя! Что ты от меня требуешь? Давай накрывай на стол. И ставь глубокие тарелки, у нас сегодня суп.
– Ну еще не хватало! Я хочу картофельную запеканку.
– Ну хорошо, поешь сперва одно, потом другое.
– Ну ты придумала!
Он вздохнул.
– Никто никогда не отвечает на мои вопросы.
– А почему ты своей матери не задашь эти вопросы?
– Я не хочу причинять ей боль.
– А меня вот не щадишь.
– Это не одно и то же. Рэй Валенти тебе никогда не сделал ничего плохого.
– Это правда.
– Я уверен, что он избивал Стеллу. Послушай, ты ведь сказала, что я могу доделать запеканку? Я хочу как следует посыпать ее сыром, чтобы образовалась золотистая корочка.
– Не забудь сливки, мускатный орех и молоко, – сказала Сюзон, охотно меняя тему разговора.
– Можешь доверять мне, – ответил Том. Он натирал мускатный орех на терке аккуратно и ловко, стараясь не порезать пальцы.
«Откуда он все это умеет? – подумала Сюзон. – Дети – удивительные существа. Особенно в таком возрасте, как сейчас Том. Потом, когда становятся подростками, они делаются тупые, как бараны. Упрямые. Грязные. Недалекие, тяжелые. Мычат, когда ими пытаются управлять. Лупить их надо. Вот этого-то Андре и не хватало. Хорошей порки, вот чего. И материнской любви. Все, что она недодала сыну: внимание, нежность, ласку, – все превратилось в желчь. Маленький Раймон был не лучше. Его надо было взять за рога, чтобы заставить сделать операцию. Она очень хорошо это помнит. Фернанда ей рассказывала. «Чем больше мы тянем, тем больше риск, что он станет бесплодным, а он упирается, не хочет. Его яички слишком высоко, они греются в животе, и это их стерилизует». В пятнадцать лет его практически силой уложили на операционный стол. Его оперировал отец доктора Дюре. У них профессия врача в семье переходит от отца к сыну!» Папаша Дюре объявил Фернанде: 99,9 % риска, что у ее сына никогда не будет детей, нужно оперировать его как можно скорее. Фернанда тревожилась и переживала. Она боялась, что люди будут насмехаться над ее мальчиком.
Внезапно она решилась поговорить с Сюзон. На следующий день она уже раскаялась и рада была бы забрать назад свои откровения, но было уже поздно. Сюзон тогда поняла, что не стоит выслушивать людей, которые хотят излить тебе душу. Отношения потом портятся даже больше, чем когда поссоришься. В первый момент ей польстило, что ее выбрали в наперсницы, она даже подумала, что они с Фернандой подружатся, но та внезапно стала враждебной и чужой. Было неприятно, это точно. И точно еще, что Стелла с большой вероятностью не была дочерью Рэя Валенти.
Это портило картину, которую создал для всех Рэй после рождения Стеллы: он постоянно демонстрировал всем малышку, словно свидетельство его мужественности: «А вот смотрите, какая прелесть, и нос у нее мой, и глазки мои, и подбородок», а в конце концов добрался и до щелки внизу живота! Он изображал Саму Честность с девчонкой под мышкой, хлопал кнутом по опилкам манежа… Его теперь было не остановить.
Точно было еще и то, что маленький Том отнюдь не был дураком.
– Ты закончил?
Том кивнул.
– Ну ладно, можешь засунуть сковороду в духовку, если она не слишком тяжелая…
Том отправил блюдо запекаться. Поставил время на сорок пять минут, температуру 200 градусов. Облизал пальцы, к которым прилипли кусочки сыра.
– Я могу пойти в курятник за яйцами?
– Я же сказала, пойдем вместе.
– А одному мне нельзя?
– Нет. Подожди меня.
Они вышли из дома. Сюзон опиралась на плечо Тома.
«Опять Стеллины придумки. Вечно она боится, что со мной что-нибудь случится. Но вряд ли Сюзон сможет меня защитить, она едва на ногах держится».
Ей он ничего не сказал. Обнял ее, словно хотел поднять и понести.
– Ты такая высокая, Нанни. Наверное, ты была красивой женщиной!
– Скажи, пожалуйста, шалопай, как ты уважительно со мной заговорил! – засмеялась она, награждая его легким подзатыльником.
– Ну да… Это вообще-то был комплимент.
– Знаю, крошка моя, знаю. Когда я растрогана, то сразу начинаю раздавать оплеухи!
Том устал от этих секретов, бурлящих, как пчелиный рой. Устал, что мама все время настороже и везде подозревает опасность, устал, что не может пройтись по городу за руку с отцом. Что не может прийти в гости к бабушке и играть с ней в карты, поедая пирожные и запивая лимонадом. Она давала бы ему на дорожку мелкие монеты, и он покупал бы на них картинки из «Звездных войн» или конфеты.
И у нее были бы волосы на подбородке.
Это ему рассказывали парни в школе. Бабушки всегда колются, когда целуют в щеку, и плохо пахнут.
Почему его отец приходит только по ночам? Почему идет через подземный ход? Почему он должен молчать и никогда ни о чем не рассказывать в школе?
Вот, например, когда в школе празднуют День отцов, все мальчики готовят какие-нибудь поделки, пепельницы, ключницы, рисунки или пишут стихи, которые читают вслух, а учительница исправляет ошибки. А он сидит на месте, скрестив руки, и бормочет: «Жопа-жопа-жопа-жопа-жопа-жопа…» Такое вот у него стихотворение.
«Ну вот как-то так, – говорит ему мать, – у тебя есть свой собственный секрет. Ты отличаешься от других и должен этим гордиться».
А он почему-то не преисполняется гордости, и все тут. Он чувствует себя не таким, как все, отделенным от других. У него не может быть настоящих друзей. Настоящие друзья – это те, которым можно сказать все. Раньше он не обращал внимания на одиночество. Это слово он встречал в книгах, в стихах. Холода, беда, снега, стена, рыба-луна. Раньше все было просто и легко. Была ферма, животные, отец, мама, Сюзон и Жорж, у каждого было свое место.
А теперь у него создается впечатление, что все, что случается с ним, проходит впустую. Что он не может воспользоваться собственной жизнью. Когда о чем-то нельзя говорить, не значит ли, что этого попросту не существует?
Он умеет читать, он каждый день учит что-нибудь новенькое в школе, у него хорошие отметки, но он не знает секретов своей матери, отца, Жоржа и Сюзон.