Зоэ подошла к ней. Положила ладонь ей на плечо. Голос у нее был неуверенный, тихий и нежный.
– Мамуля… Я тебя люблю. И никогда не причиню тебе зла. Никогда.
– К чему ты это сказала?
– Ты отличная мама. Лучшая мама в мире.
Она бросилась Жозефине на шею, и Жозефина почувствовала, как почва уходит из-под ног. Зоэ всегда отличалась редкостной ласковостью. Она источала моря нежности и водопады поцелуев. Набрасывалась на мать, утыкалась головой ей в живот и бормотала какие-то бессвязные признания.
Жозефине эти африканские страсти были нужны как воздух. Мы хорошо делаем только те вещи, которые любим делать. И она более всего на свете любила быть мамой.
И вот этим утром 22 апреля связь наконец наладилась.
После ухода Зоэ Жозефина приступила к исполнению своих обязанностей. Каждое утро она посвящала два часа разбору почты. Отвечала на каждое письмо, каждый имейл, на каждое обращение к ней женщины или мужчины, которые доверялись ей, рассказывали свои страхи и надежды, победы и поражения.
Ее последний роман «Скромный юноша», который она закончила писать в Лондоне, вышел во французском издательстве. Серюрье, издатель, время от времени позванивал ей, чтобы сообщить цифры с продаж и одаривал ее комплиментами типа: «великолепно», «неслыханно», «потрясающе», «вы завоевали публику, Жозефина. Люди любят вас, любят читать ваши книги, любят истории, которые вы рассказываете. Вы создали свой особый жанр, вы создали свой особый стиль, вы создали специальную вселенную, короче, я жду от вас третий роман». И добавлял: «Бросьте вы ваши исследования и университет, все эти конференции, это все ничего вам не приносит, и вас там к тому же ненавидят, вы нарушили привычные рамки, и они вам этого не простят».
Однако во второй половине дня она бралась за подготовку к очередной конференции, надеясь при этом, что в голове забрезжит идея новой книги, настойчиво требуя, чтобы она все бросила и посвятила себя исключительно ей. Ей нравился этот выбор между исследованиями, научными работами и писательством. Это давало ощущение свободы.
* * *
Итак, 22 апреля после полудня Жозефина писала вводную часть к речи на конференции, где ей нужно было выступить в конце мая в университете в Глазго. Конференция была посвящена дамам из Саморы. История скандала, разразившегося в женском монастыре в Кастилии в июле 1279 года после визита архиепископа, который был поражен распущенностью нравов и отсутствием дисциплины в этой обители.
В Средние века женщины, которые поступали в религиозные сообщества, не всегда делали это по собственной воле и по призванию. Некоторые хотели всего-навсего бежать от неограниченной власти мужчин, и монастырь в их глазах оказывался единственным местом, где они могли быть независимы и самостоятельны, имели возможность отказаться от брака, который им навязывали, или избежать участи пленницы на захваченной земле. Оказавшись в убежище, они не собирались отказываться от внезапно обретенной свободы. Некоторые молились, изучали науки, писали, работали над слогом, в общем, вели себя безукоризненно и безупречно, при этом продолжая управлять своими владениями и угодьями, но другие, более легкомысленные, не прочь были наведаться в соседнюю обитель братьев‑доминиканцев. Эти последние и вызвали праведный гнев епископа.
Но самый трудный вопрос был таков: что же делать с этими женщинами? Выкинуть их прочь из монастыря означало бросить на произвол судьбы и подвергнуть насилию и жестокости со стороны мужей, отцов и братьев. Если уж людские законы не могут их защитить, это становится заботой Церкви, разве не так?
Этот сюжет был близок Жозефине. Она размышляла о судьбе женщин, которых избивают, мучают, терзают, насильно выдают замуж, обращаются с ними как с рабынями. Она подумала о Мюррей-Гроу, о женщинах, которые там жили. Сколько из них ушли бы в монастырь, чтобы восстановиться и вернуться в мир в поисках новой жизни? Сколько научились бы уважать себя и сумели дать отпор, когда их начали бы мучить и эксплуатировать? Она делала заметки, пыталась провести параллели между условиями жизни женщин в Средние века и сейчас, в двадцать первом веке… и тут внезапно подняла глаза и взглянула на часы.
Половина восьмого.
Зоэ еще не пришла из школы. Александр тоже.
Она кинулась на кухню.
Анни добавляла последний штрих к блюду, которое собиралась подать на ужин. Она смешала петрушку, чабрец, лавровый лист, понюхала, подумала и посыпала этим горячее кушанье.
– Я приготовила тушеное мясо в горшочке с овощами, прелесть что за штука получилась. Надеюсь, что сегодня вечером, когда вы снимете крышку с дымящегося…
– Анни, вы видели, сколько времени? – перебила ее Жозефина.
Анни подняла глаза к большим круглым часам над раковиной и воскликнула:
– Почти восемь часов! А детей-то все нет!
– Они уже должны были оба прийти. Это как-то странно. Наверное, что-то случилось.
Жозефина побежала в комнату Зоэ. Может, девочка уже пришла, а она, погруженная в размышления о тяжелой судьбе дам из Саморы, ее не услышала.
Толкнула дверь, вошла. Комната была пуста. Чистота и порядок. Никаких тебе брошенных на пол свитеров, пустых пакетиков из-под печенья на кровати, валяющихся повсюду колготок, открытых книг, недопитых стаканов с соком, свернутых комом пижам. Эта комната даже как-то не была похожа на комнату Зоэ.
Она уже почти закрыла дверь, но тут ее встревожила одна деталь. Нестора не было на кровати. И под кроватью его тоже не было. Не было ни под подушкой, ни в шкафу, ни в выдвижном ящике стола.
Она набрала номер Зоэ. Попала на автоответчик.
Набрала еще раз, другой, третий.
Все то же сообщение: «Привет! Это Зоэ. Leave a message и hasta luego
[23]
», – беззаботно выпевал звонкий голосок.
Она вернулась на кухню, бессильно рухнула на стул.
– Она не отвечает по телефону. В комнате ее нет.
– Да уж, конечно, в комнате нет. Я бы услышала, как она пришла.
– И Нестора тоже нет, – тихо добавила Жозефина.
– Как так Нестора нет? Она никогда не берет его с собой в лицей. Никогда.
– В том-то и дело. Ох, Анни, боюсь, и вправду что-то случилось! А где Александр? Он наверняка знает.
– Ну позвоните ему.
Жозефина испытала мгновенный приступ паники оттого, что придется объясняться с Александром, но взяла себя в руки и набрала его номер.
Он тоже не отвечал. Она оставила сообщение.
– Боже мой! Боже мой! – причитала Анни, прижимая к сердцу деревянную ложку. – И его нет у себя в комнате?
– Попробуйте позвонить ему с домашнего, а я пока пойду проверю, вдруг он уже вернулся, а мы не заметили? Может, он подойдет, если увидит, что звоните вы?