Самолет без нее - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Бюсси cтр.№ 17

Доведенная до отчаяния медлительностью юридической процедуры и чрезмерной осторожностью судьи Ледриана, в номере «Эст репюбликен» от 29 января, она опубликовала широкополосную фотографию «спасенной девочки», уже больше месяца запертой в стеклянном боксе детского отделения больницы, а вместо подписи привела три строчки из песни:

«Стрекозка моя!

Твои крылышки хрупки,

А я сижу в разбитой кабине…»

Опыт не обманул журналистку. Теперь каждый, кто слышал песню Шарлели Кутюра, немедленно вспоминал о найденной в заснеженном лесу девочке, ее хрупких крылышках и покореженной кабине сгоревшего самолета. Для всей Франции сиротка стала Стрекозкой. Это прозвище намертво приклеилось к ней. Его приняли даже ее близкие. Даже я.

«Вот идиот!

Стрекозка!»

Мое усердие дошло до того, что я заинтересовался этими уродливыми насекомыми и потратил на их коллекционирование сумасшедшие деньги… Подумать только! Весь этот цирк — из-за прожженной журналистки, озабоченной только тем, как бы вышибить у публики слезу.

Полицейские были настроены менее романтично. Не желая употреблять ни одно из озвученных имен, они изобрели третье — соединив первый слог одного и последний другого. Таким образом из Лизы-Розы и Эмили получилась Лили.

Лили…

Первым перед журналистами назвал девочку этим именем комиссар Вателье.

И оно как-то прижилось. Так что полицейским, выходит дело, тоже бывает свойственна романтика. Стрекозка по имени Лили.

Не Лиза-Роза. Не Эмили.

Лили.

Химера. Странный гибрид двух существ.

Монстр.

Кстати, о монстрах. Пора рассказать вам о той роли, что сыграла в этой истории Мальвина де Карвиль. Самой Мальвине де Карвиль вряд ли понравилось бы, что, заговорив о монстрах, я тут же вспомнил ее. Но вы меня простите. То, что случилось с Мальвиной де Карвиль, можно назвать одним из побочных эффектов трагедии. Если угодно.

Леонс де Карвиль был человеком волевым, решительным и привыкшим добиваться своих целей. Между тем не существовало ни одного вещественного или иного доказательства, позволявшего решить дело в его пользу. И тогда он совершил две ошибки. Две очень грубые ошибки. Ему, видите ли, не терпелось.

Первая касалась его родной внучки, шестилетней Мальвины. Это был жизнерадостный, избалованный ребенок. Разумеется, трагедия, в одночасье лишившая ее родителей и младшей сестры, не прошла для нее бесследно. Но благодаря армии психологов и окружению родственников она постепенно справилась бы с болью и зажила нормальной жизнью.

Все справляются.

Проблема в том, что она была единственным прямым свидетелем. Единственным на свете человеком, общавшимся в Турции в Лизой-Розой в первые два месяца ее жизни. Первые и, возможно, последние…

Способен ли шестилетний ребенок опознать грудничка? Опознать с уверенностью? Отличить его от других?

Вопрос заслуживает обсуждения…

Мальвина была единственным козырем Карвилей против всех утверждений Витралей. Она одна могла сказать, является ли найденный ребенок Лизой-Розой. Леонсу де Карвилю следовало защитить ее, не позволять превращать ее в свидетельницу, выгнать вон детективов — он обладал для этого всеми средствами. Он должен был запретить задавать ей вопросы, оставить ее в покое, отослать куда-нибудь на природу, подальше от мучительного разбирательства, в пансион для детей богатеев, где полно внимательных воспитательниц, веселой ребятни и живых зверюшек в огромном парке… Вместо этого он выставил Мальвину напоказ, заставил ее давать показания — десятки и сотни раз, перед судьями, адвокатами, полицейскими, экспертами… Она недели напролет проводила в официальных кабинетах и приемных, в компании с мрачными типами в строгих костюмах и гориллами-телохранителями — от журналистов ее все-таки оберегали.

Мальвина всем, кто ее допрашивал, говорила одно и то же:

«Да, это моя младшая сестра».

«Да, я уверена. Это Лиза-Роза».

Деду даже не приходилось ее подстегивать. Она была убеждена в своей правоте. Не испытывала ни малейших сомнений. Не допускала мысли об ошибке.

Ей показывали одежду, в которой нашли девочку, — и она ее узнавала. Узнавала ее лицо и плач. И готова была поклясться на чем угодно — на Библии или на любимой кукле, — что говорит правду. В свои шесть лет она успешно противостояла старикам Витралям!

С тех пор я имел возможность наблюдать, как Мальвина взрослела… Впрочем, «взрослела» — это слишком громко сказано. Точнее будет назвать этот процесс старением. Одним словом, я видел, как она превращалась сначала в подростка, затем в девушку. Я видел, как она постепенно отдается во власть безумию. Яростному безумию.

Не стану отрицать — я ее боюсь. На мой взгляд, ее место — в психиатрической клинике, под строгим врачебным надзором. Однако я вынужден признать: она не виновата в том, что с ней произошло. Ответственность за случившееся целиком и полностью несет ее дед, Леонс де Карвиль. Он-то знал что делает. Это он добровольно использовал свою внучку в качестве инструмента для достижения поставленной цели. Вопреки всем советам медиков и мольбам жены он сознательно принес в жертву ее душевное здоровье.

Но самое ужасное заключается в том, что это ему не помогло. Ни капли не помогло!

Потому что Леонс де Карвиль допустил еще одну ошибку, возможно, даже более непростительную, чем первая.

2 октября 1998 г., 9.43.

За последние полчаса Лили ни разу не пошевелилась. Она сидела на мраморном парапете на эспланаде у Дома Инвалидов. Камень холодил ноги, но она не обращала на это внимания. В сухом предзимнем воздухе купол Дома Инвалидов почти сливался с фоном белесого, лишенного красок неба.

Несмотря на морозную погоду, прямо перед ней тренировалось человек десять парней на роликовых коньках. Присутствие случайной зрительницы их не только не смущало, но, пожалуй, даже радовало.

Площадка перед Домом Инвалидов, хорошо знакомая парижанам, не относится к числу главных туристических достопримечательностей. Приезжие предпочитают толпиться на Трокадеро, перед Пале-Рояль, на площади Ратуши или Бастилии. Здесь редко кого встретишь. Особенно — такую красивую девушку. Почитательницу спорта, не боящуюся сидеть на холодном камне.

Зачем она пришла? Хочет с кем-то познакомиться?

Роллеры из кожи вон лезли, чтобы ее не разочаровать. Эспланада спланирована так, что здесь удобно отрабатывать скоростные трюки и сложные прыжки. Спортсмены установили в два ряда пластмассовые чурбачки ярко-оранжевого цвета и изощрялись в мастерстве, стараясь переплюнуть друг друга. Так на средневековых турнирах рыцари сражались за сердце прекрасной дамы.

Лили нравилось наблюдать за тренировкой роллеров, нравилось слушать их крики и смех. Чужое оживление помогало ей сохранять спокойствие. А это было нелегко. Все вокруг рушилось. Она вспомнила про дневник Гран-Дюка. Правильно ли она поступила, отдав его Марку? Прочтет ли он записи детектива? Конечно, прочтет… Но вот поймет ли? У Марка с Кредюлем Гран-Дюком сложились непростые отношения. Нет, Марк никогда не пытался обрести в его лице приемного отца, но все же… Вокруг него в жизни почти не было мужчин, и он тянулся к Гран-Дюку. Кроме того, Марк всегда настаивал на том, что чувствует истину. Инстинктивно, как он выражался. Будет ли он готов к тому, что истина окажется иной?