– Ошибаешься, – сказал князь. – Остается
кое-что еще. Постоянная работа за вполне приличное вознаграждение и содержание.
Должность и патент капитана моей вооруженной охраны, которая с этого дня будет
сопровождать ловцов. Не обязательно навсегда, но достаточно долго, до тех пор,
пока эта якобы разумная раса наберется ума избегать их как огня. Что скажешь?
– Благодарю, не воспользуюсь. – Ведьмак
поморщился. – Такая работа не по мне. Войны с другими расами я считаю
идиотизмом. Может, это и отличное развлечение для усталых и поглупевших князей.
Для меня – нет.
– Ах как гордо, – усмехнулся Агловаль. – Как
благородно. Ты отвергаешь предложение образом, достойным короля. Отказываешься
от немалых денег с миной богача, только что сытно пообедавшего. Геральт? Ты
сегодня ел? Нет? А вчера? А позавчера? Похоже, у тебя маловато шансов
пообедать, очень маловато. Даже здоровым в наше время трудно заработать, а
сейчас, с одной рукой на перевязи…
– Да как ты смеешь?! – тонко взвизгнула
Глазок. – Как ты смеешь так разговаривать с ним, Агловаль? Руку, которую
он носит на перевязи, ему рассадили во время выполнения твоего приказа! Ты не
можешь быть настолько низким…
– Прекрати, – сказал Геральт. – Прекрати,
Эсси. Это бессмысленно.
– Неправда! – гневно бросила она. – В этом
есть смысл. Кто-то должен наконец сказать правду в глаза такому… типу, который
сам себя произвел в князья, воспользовавшись тем, что с ним никто не состязался
за право владеть участком скалистого побережья, и который теперь считает, будто
ему разрешено унижать других.
Агловаль покраснел и поджал губы, но не произнес ни слова,
не пошевелился.
– Да, Агловаль, – продолжала Эсси, сжимая в кулаки
дрожащие пальцы, – ты рад возможности унизить других, возможности показать
презрение к ведьмаку, готовому подставлять шею за деньги. Но знай, ведьмак
смеется над твоим презрением и твоими оскорблениями, они не производят на него
никакого впечатления, он их даже не замечает. Нет, ведьмак не чувствует даже
того, что чувствуют твои слуги и подданные, Зелест и Дроухард, а они чувствуют
стыд, глубокий, опаляющий стыд. Ведьмак не чувствует того, что мы, я и Лютик, а
мы чувствуем отвращение. Знаешь, Агловаль, почему? Я скажу тебе. Ведьмак знает,
что он лучше, выше тебя. Достоин гораздо большего, чем ты! И это придает ему ту
силу, которая у него есть!
Эсси замолчала, опустила голову, но не настолько быстро,
чтобы Геральт не успел заметить слезы, блеснувшие в уголке прекрасного глаза.
Девушка коснулась рукой висящего на шее цветочка с серебряными лепестками,
цветочка, в середине которого сияла большая голубая жемчужина. У цветочка были
изящные филигранные лепестки, он был изготовлен мастерски. Дроухард оказался на
высоте. Рекомендованный им ремесленник выполнил работу прекрасно. И не взял от
них ни гроша. Дроухард заплатил за все.
– Поэтому, якобы благородный князь, – продолжала
Глазок, поднимая голову, – не ставь себя в смешное положение, предлагая
ведьмаку роль наемника в армии, которую ты собираешься поставить против океана.
Не выставляй себя на осмеяние, а ведь предложение может вызвать только смех. Ты
все еще не понял? Ты можешь заплатить ведьмаку за выполнение задания, можешь
его нанять, чтобы он охранял людей от зла, предупреждал грозящую им опасность.
Но ты не можешь ведьмака купить, не можешь использовать его в своих целях.
Потому что ведьмак, даже раненый и голодный, лучше тебя. Большего стоит.
Поэтому он смеется над твоим предложением. Понял?
– Нет, мазель Давен, – холодно произнес
Агловаль. – Не понял. Совсем даже наоборот. Понимаю все меньше. Главное
же, чего я уж совсем не понимаю, так это почему я все еще не приказал повесить
всю вашу троицу, предварительно отколотив батогами и припечатав червонным
железом. Вы, мазель Давен, пытаетесь показать, будто знаете все. Так скажите,
почему я этого не делаю?
– Извольте, – тут же откликнулась поэтесса. –
Ты, Агловаль, не делаешь этого, потому что где-то там, глубоко внутри тебя,
тлеет искорка порядочности, хранятся остатки чести, еще не приглушенные спесью
нувориша и купчишки. Внутри, Агловаль. На дне сердца. Сердца, которое, что бы
там ни говорили, способно любить сирену.
Агловаль побледнел как полотно и стиснул руки на поручнях
кресла. «Браво, – подумал ведьмак, – браво, Эсси, прекрасно». Он
гордился ею. Но одновременно чувствовал грусть, чудовищную грусть и раскаяние.
– Уходите, – тихо проговорил Агловаль. – Уходите.
Идите куда хотите. Оставьте меня в покое.
– Прощай, князь, – сказала Эсси. – И на
прощание прими добрый совет. Совет, который должен был бы дать тебе ведьмак, но
я не хочу, чтобы он тебе его давал. Чтобы унижался до того, чтобы давать тебе
советы. Я сделаю это за него.
– Слушаю.
– Океан велик, Агловаль! Еще никто не знает, что лежит
там, за горизонтом, если там вообще что-нибудь есть. Океан больше любых пущ и
дебрей, в которые вы оттеснили эльфов. Он менее доступен, нежели какие бы то ни
было горы и ущелья, в которых вы уничтожали оборотцев. А там, на дне океана,
обитает раса, применяющая оружие, знающая секреты обработки металлов.
Стерегись, Агловаль. Если вместе с ловцами в море пойдут лучники, ты развяжешь
войну против того, чего не знаешь. То, что ты намерен тронуть, может оказаться
гнездом шершней. Я советую вам, оставьте им море, ибо море не для вас. Вы не
знаете и никогда не узнаете, куда ведут ступени, по которым спускаются к
основанию Драконьих Клыков.
– Ошибаетесь, мазель Эсси, – спокойно ответил
Агловаль. – Мы узнаем, куда ведут эти ступени. Больше того, мы спустимся
по ним. Проверим, что находится по ту сторону океана, если там вообще что-то
есть. И вытянем из этого океана все, что только возможно вытянуть. А не мы, так
наши внуки либо внуки наших внуков. Вопрос времени. Да, мы сделаем это, даже
если океану придется стать красным от крови. И ты об этом знаешь, Эсси, мудрая
Эсси, пишущая хронику человечества своими балладами. Жизнь – не баллада,
маленькая бедная прекрасная поэтесса, заплутавшаяся в своих красивых словах.
Жизнь – это борьба. А борьбе научили нас именно вот такие, стоящие больше нас
ведьмаки. Это они указали нам дорогу, они проторили ее для нас, они усеяли ее
трупами тех, кто был для нас, людей, помехой и препятствием, трупами тех, кто
защищал от нас этот мир. Мы, мазель Эсси, просто продолжаем эту борьбу. Мы, а
не твои баллады, пишем историю человечества. И нам уже нет нужды в ведьмаках,
нас и без того ничто уже не удержит. Ничто.
Эсси побледнела, дунула на прядь волос и покачала головой.
– Ничто, Агловаль?
– Ничто, Эсси.
Поэтесса усмехнулась.