«Немного жертвенности, – подумал он, – всего лишь
немного жертвенности. Это ее успокоит – объятия, поцелуи, тихие ласки… Она не
хочет большего. И даже если хочет, то что? Немного жертвенности, совсем
немного… ведь она красива и заслуживает этого… Если б она хотела большего… Это
ее успокоит. Тихий, спокойный, нежный любовный акт. А я… Ведь мне все
безразлично, у меня не возникает эмоций, потому что Эсси пахнет вербеной, а не
сиренью и крыжовником, у нее нет холодной электризующей кожи, волосы Эсси не
черное торнадо блестящих локонов, глаза Эсси прекрасные, мягкие, теплые и
синие, но они не горят холодной, бесстрастной фиолетовой глубиной. Потом Эсси
уснет, отвернет голову, немного приоткроет рот. Эсси не улыбнется торжествующе.
Потому что Эсси…
Эсси – не Йеннифэр.
И поэтому я не могу. Не могу решиться на эту каплю
жертвенности».
– Прошу тебя, Эсси, не плачь.
– Не буду. – Она медленно отодвинулась от
него. – Не буду. Я понимаю. Иначе быть не может.
Они молчали, сидя рядом на набитом гороховой соломой
матраце. Надвигался вечер.
– Геральт, – вдруг сказала она, и голос ее
дрогнул. – А может… Может, было бы так… как с тем моллюском, с тем дивным
подарком? Может, мы все-таки нашли бы жемчужину? Позже? Спустя какое-то время?
– Я вижу ее, – с трудом проговорил он. –
Оправленную в серебро, вставленную в серебряный цветочек с изумительными
лепестками. Я вижу ее на твоей шее, на серебряной цепочке, которую ты носишь так
же, как я ношу свой медальон. Это будет твой талисман, Эсси. Талисман, который
защитит тебя от любого зла.
– Мой талисман, – повторила она, опуская
голову. – Моя жемчужина, которую я оправлю в серебро, с которой никогда не
расстанусь. Моя драгоценность, которую я получила взамен. Разве такой талисман
может принести счастье?
– Да, Эсси. Будь уверена.
– Могу я посидеть здесь еще? С тобой?
– Можешь.
Надвигались сумерки, становилось все темнее, а они сидели на
набитом соломой матраце в комнатке на чердаке, в которой не было мебели, а
только ведро и незажженная свеча на полу в лужице застывшего воска.
Сидели в полном молчании, в тишине, долго, очень долго. А
потом пришел Лютик. Они слышали, как он идет, тренькает на лютне и напевает.
Лютик вошел, увидел их и не сказал ничего, ни единого слова. Эсси, тоже молча,
встала и вышла, не глядя на них.
Лютик не сказал ни слова, но ведьмак видел в его глазах
слова, которые не были произнесены.
Глава 8
– Разумная раса, – задумчиво проговорил Агловаль,
поставив локоть на поручень кресла, а подбородок положив на кисть руки. –
Подводная цивилизация? Рыболюди на дне моря. Ступени в глубины. Геральт, ты
принимаешь меня за чертовски легковерного князя.
Глазок, стоявшая рядом с Лютиком, гневно фыркнула. Лютик
недоверчиво покрутил головой. Геральт вовсе не обратил внимания.
– Мне безразлично, – сказал он тихо, –
поверишь ты или нет. Просто я обязан предупредить. Лодка, которая приблизится к
Драконьим Клыкам, или люди, которые явятся туда во время отлива, подвергаются
опасности. Смертельной опасности. Хочешь проверить, правда ли, хочешь рисковать
– твое дело. Я просто предупреждаю.
– Ха, – вдруг проговорил коморник Зелест, сидевший
за спиной у Агловаля в оконном проеме. – Если они такие же чудища, как
эльфы или другие гоблины, то нам они не страшны. Я-то боялся, как бы это не
было что-то похуже или, упасите боги, заколдованное. А по ведьмаковским словам
получается, что это вроде каких-то морских утопцев-плавунов… Против них есть
средства. Слышал я, один чародей вмиг расправился с плавунами на озере Моква.
Влил в воду баррель магического фильтрата – и каюк плавунам. И следа не
осталось.
– Верно, – заметил молчавший до того
Дроухард. – Следа не осталось. И от лещей, значить, щук, раков и беззубок.
Сгинула дажить водяная зараза на дне, кою умники элодеей кличут. И засохнул,
значить, ольшаник на берегах.
– Блеск! – насмешливо проговорил Агловаль. –
Благодарю за изумительное предложение, Зелест. Может, у тебя есть и еще какие?
– Ну вроде правда, – коморник сильно
покраснел, – магик переборщил малость, слишком уж крынкой размахался. Но
мы и без магиков управимся, князь. Ведьмак говорит, что с этими чудами можно
бороться и убить их тоже можно. Стало быть, война. Как раньше. Нам не впервой,
верно? Жили в горах оборотцы, где они теперь? По лесам еще валандаются дикие
эльфы и духобабы, но и этим вот-вот конец придет. Перебьем всех до единого. Как
деды наши…
– А жемчужины увидят только мои внуки? –
поморщился князь. – Слишком долго придется ждать, Зелест.
– Ну так-то уж паршиво не будет. Что-то мне видится…
Скажем, с каждой лодкой ловцов – две лодки лучников. Быстренько научим чудищ
уму-разуму. Узнают, что такое страх. Верно, господин ведьмак?
Геральт холодно посмотрел на него и ничего не ответил.
Агловаль повернул голову, демонстрируя свой благородный
профиль, закусил губу. Потом, прищурясь и морща лоб, взглянул на ведьмака.
– Ты не выполнил задания, Геральт, – сказал
он. – Снова испоганил дело. Не возражаю, ты проявил благие намерения. Но я
за благие намерения не плачу. Я плачу за результат. За эффект. А эффект, прости
за определение, дерьмовый. А посему столько ты и заработал.
– Прелестно, благородный князь, – съехидничал
Лютик. – Жаль, вас не было там, у Драконьих Клыков. Может, мы с ведьмаком
дали бы вам возможность встретиться с одним из тех, морских-то, с мечом в руке.
Может, тогда вы поняли бы, в чем дело, и перестали скаредничать и препираться
об оплате…
– Как торговка базарная, – добавила Глазок.
– Я не привык торговаться, препираться или спорить, –
спокойно сказал Агловаль. – Я сказал – не заплачу ни гроша, Геральт.
Уговор был такой: ликвидировать опасность, ликвидировать угрозу, обеспечить
ловлю жемчуга без риска для людей. А ты? Являешься и рассказываешь нам о
разумной расе со дна морского. Советуешь держаться подальше от того места,
которое приносит мне доход. Что ты сделал? Якобы убил… Скольких?
– Не имеет значения. – Геральт слегка
побледнел. – Во всяком случае, для тебя, Агловаль.
– Именно. Тем более что доказательств нет. Если б ты
принес, к примеру, правые руки этих рыбожаб, как знать, может, и заработал бы
обычную ставку, какую берет мой лесник за пару волчьих ушей.
– Ну что ж, – холодно сказал ведьмак. – Мне
не остается ничего иного, как распрощаться.