– Какая красивая! – сказал Ламюэль, глядя на курицу. – Можно погладить?
– Да, – кивнула ему Ксанфия.
И одетый в жёлтый балахон монах медленно поднял руку и погладил плотные красные перья. Курица у меня на руках шевельнула, как бы шагая, голенастыми лапами. Потом мы все ласково и осторожно её погладили. И пошли назад, в зал.
Здесь уже все сидели. Напряжённая тишина сковывала пространство. Мы с Ксанфией прошли к началу стола. Я остановился и громко сказал:
– Добрые друзья мои! С этого дня никто в «Шервуде» не будет есть убитых животных. Ни коров, ни свинок, ни кур. Иннокентий!
Носатый встал, поклонился.
– Это откуда?
И я кивнул в сторону разделочного стола на рядок битых кур.
– Купил в порту, – доложил он.
– Увези назад.
– Слушаюсь.
И, выбравшись из-за стола, он принялся быстро укладывать птиц в большую корзину. Тогда Ксанфия, пошевелившись у меня на руках, вытянула руку и указал пальчиком на блюдо с нарезанным окороком. И тотчас Эвелин, Алис, Власта и Анна-Луиза принялись быстро убирать со стола и окорок, и свиной студень, и вяленую солонину, и обильно выложенные колбаски.
– Всё увози, Иннокентий!
Носатый, послушно кивая, убирал мясную провизию в короба. Эвелин, Алис и Омелия быстро ставили перед гостями сыр, творог со сметаной, хлеб, зелень.
– Я никогда не думал, – громко проговорил я, садясь на свой стул вместе с Ксанфией на руках, – что такое случится. Что маленький ребёнок существенно изменит жизнь целого замка. А между тем когда-то уже давно один человек, Клаус, говорил мне об этом необъяснимом положении вещей. Корова даёт людям молоко. На нём варят суп и кашу. Из него делают сливки, творог, сыр, сметану. А люди убивают эту корову и поедают её саму. Для чего?! Клаус говорил мне, что в Индии живёт миллионная община брахманов, людей, которые никогда в жизни не употребляли в пищу убитых животных. И эти люди не истощены. Их не терзают болезни. Напротив! Они веселы, трудолюбивы, добры и прекрасны!
– Мне хочется добавить, – подал голос Фалькон. – Существует ещё миллионная община парсов, поклонников религии Солнца, в Иране и Индии. Они тоже не едят трупы. Поколение за поколением! Век за веком! И живут хорошо.
– Вот и славно, – улыбнулся я, поправив сидящую у меня на руке Ксанфию. – Теперь будет ещё одна такая община – замок «Шервуд». А, леди и джентльмены? Попробуем и мы жить хорошо!
Так я сказал, и все находившиеся в зале кивали, и светились улыбками, и этими улыбками уверяли Ксанфию, что ни кур, ни поросят здесь есть больше не будут. И всё же трудности объявились.
Пересадив Ксанфию за стол к остальным детям, я передал ей Живулечку и стал помогать Носатому увязывать фуражный воз. Подошла к нам Эвелин и, стоя рядом, о чём-то задумалась.
– Где это всё спрятать, мистер Том? – спросил меня старательный и послушный Носатый.
– Что спрятать? – переспросил я его.
– Ну мясо-то! Не всерьёз же вы приказали никому мяса не есть. Я не мыслю себе жизни без куска окорока утром и жареной курицы вечером. Да и, конечно, не только я! Но и девочку волновать, конечно, не следует. Так как быть?
И что мне было делать? Заявить, что я не шутил и что все несогласные могут убираться из «Шервуда» и искать себе новую жизнь и работу? Это было бы грубо. Я стоял и не решался это произнести. И тут Эвелин негромко сказала:
– Всё будет по-прежнему, Иннокентий. Но только готовить с этого дня будем незаметно. Тщательно укрывая от любых глаз и птицу, и мясо. Ты воз сейчас оставь здесь, Томас придумает, что с ним делать. А сам поезжай на ферму, сообщи семье Себастьяна о том, что у нас здесь произошло. Чтобы не привозили больше с фермы ни кур, ни мяса.
Носатый посмотрел на меня. Я кивнул. Он затопал к конюшне.
– Томас, – сказал мне Эвелин. – Я, кажется, нашла выход. Давай оденемся с возможной роскошью и съездим в порт. Вот, кстати, карета есть нераспряжённая. По дороге я тебе всё расскажу.
После этого быстро, надев парадный камзол, прицепив бриллиантовую звезду и пристегнув золочёную шпагу, я ненадолго попрощался с гостями и влез в карету. Следом за нами двинулся громоздкий фуражный воз.
– Томас! – жарко дыша, заговорила в таинственном и тёплом мирке кареты Эвелин. – Я молю Бога, чтобы наш недавний знакомец, аристократ из Франции, Поль-Луи, никуда не исчез!
– Мы едем к нему?
– Ну а для чего бы мы стали столь вызывающе дорого одеваться? Чтобы он оценил нас если не как превосходящих его аристократов, то хотя бы как равных.
– Но, милая, я пока не постигаю связанной с ним идеи!
– Всё просто. Мы предложим ему работу в «Шервуде». Поставим в большом зале самое роскошное кресло или диван. И днём он будет важно сидеть там и читать вслух французские сказки.
– Сказки?!
– Именно! Ни Иннокентий, ни матросы, ни слуги – этого языка не знают. А я скажу им, что он диктует нам, работающим на кухне, изысканные и таинственные кулинарные рецепты. Потому что мы наняли в «Шервуд»… повара французского короля!
– Вот как!…
– Да! Всю еду мы теперь будем делать только из молочной и растительной массы. И с молитвой, и с тщательностью будем стараться готовить небывало вкусно и превозможно питательно. Чтобы сытость наших людей ни в коей мере не дала им усомниться в наличии в блюдах мяса. А необычность вкуса блюд мы и объясним…
– Изысками королевского повара!
– Именно так!
– Благодарю тебя, родная моя. Ты разрешила безвыходное, казалось мне, затруднение. Благодарю тебя!…
Вот так, а ещё через два часа мы катили обратно. Благородный и изысканно-куртуазный Поль-Луи сидел напротив нас на атласном сиденье. Тренированно улыбаясь и закручивая кистями рук замысловатые пассы, он благодарил нас за спасительную для него работу в старинном английском замке. И делал это с достоинством, равным достоинству Уолтера Бигля. А я сидел напротив него, слушал булькающее журчание французской речи и думал о том, что это хорошо – мне, счастливцу и богачу, предъявить Богу ещё одно благое деяние: хотя бы на маленькую часть уменьшить убийство животных.
Прорицатель
Этот же день был омрачён ещё одним грустным событием. Вечером ко мне подошли Пит и Дэйл.
– Я своих обыскал, – хмуро сказал мне Дэйл, – но, очевидно, успели спрятать.
– А в чём дело? – охватываясь его озабоченностью, спросил я.
Вместо ответа Пит вытянул из-за ворота рубахи шнурок и показал обрезанный край.
– Ножик, который Пит нашёл в подземелье, – пояснил Дэйл.
Пит стоял с налившимися слезами и старался не заговорить, опасаясь расплакаться.
– Умелая работа, – я внимательно осмотрел обрезанный шнур.