Нелл рассмеялась.
— Я так на вас уставилась? Извините.
— Я почувствовал ваш взгляд. Что вы делали — изучали меня?
— Думаю, да.
— И нашли у меня кучу недостатков?
— Да нет, что вы, совсем наоборот!
— Не делайте мне комплиментов, цену которым не знаете. Я могу неправильно вас понять и въехать в трамвай.
— Я всегда говорю только то, что думаю.
— Правда? Это интересно. — Его голос изменился. — Я давно хотел вам кое-что сказать. Это не самое подходящее место, но я все же рискну — именно здесь и сейчас. Вы выйдете за меня замуж, Нелл? Я безумно хочу, чтобы вы стали моей женой.
— Простите, — Нелл была потрясена, — простите, я не могу...
Он бросил на нее быстрый взгляд и вновь отвернулся, глядя на плотный ряд автомобилей на дороге, потом замедлил ход.
— Сейчас вы говорите правду? Я знаю, я стар для вас...
— Нет, вы нисколечко не... Я имею в виду, дело не в этом...
Его губы тронула легкая улыбка.
— Я по крайней мере на двадцать лет старше вас, Нелл. Это немало, я знаю. Но я честно заявляю вам — я смогу сделать вас счастливой. Может, это и звучит странно, но я в этом уверен.
Нелл не знала, что сказать. Она помолчала, потом пролепетала:
— Нет, правда, я не могу...
— Прекрасно! На этот раз вы говорите уже менее уверенно.
— Но...
— Я не буду вас больше мучить сейчас. Давайте остановимся на том, что на этот раз вы ответили «нет». Но знайте, Нелл, вы не всегда будете отвечать мне так. Я умею ждать, чтобы получить то, что мне нужно. И однажды вы обнаружите, что говорите «да».
— Нет, этого не будет.
— Будет, дорогая. Между нами ведь никого нет? Да я и сам знаю, что никого.
Нелл не ответила. Она не знала, что отвечать; она ведь обещала маме ничего не говорить о помолвке. Но в глубине души ей все же было стыдно...
А Джордж Четвинд легко переключился на общие темы.
Глава 7
Для Вернона август выдался сложный. Нелл с матерью были в Дайнаре. Они писали друг другу, но из писем Нелл Вернон не узнавал того, что хотел бы узнать. В целом, он понимал, что она прекрасно проводит время и всем довольна, хотя и скучает по нему.
Работа Вернона была настоящей рутиной. Она не требовала умственного напряжения. Надо было быть внимательным и точным, вот и все. Поэтому его свободный от работы внутренний мир погрузился в свою тайную любовь — музыку.
Он решил написать оперу, взяв за основу полузабытую сказку своего детства Эта сказка теперь прочно переплеталась для него с образом Нелл, и вся сила его любви хлынула безудержным потоком.
Он работал страстно. Слова Нелл о том, что он живет в комфорте и достатке у матери, не давали ему покоя, и он настоял на том, чтобы жить отдельно. Квартира, которую он подыскал, была дешевой, но предоставляла такую свободу, о которой раньше он и помыслить не мог. В Кари Лодж было невозможно сосредоточиться. Мама вечно суетилась вокруг него, торопила пораньше лечь спать. А здесь, на Артур-стрит, он мог, если хотел, бодрствовать хоть до утра, что чаще всего и делал.
Он похудел и выглядел изможденным. Мира, обеспокоенная его здоровьем, пыталась заставить сына принимать тонизирующие микстуры. Вернон заверил ее, что совершенно здоров, ни словом не упомянув о том, чем он занимается. Иногда он впадал в отчаяние по поводу проделанной работы, но порой им овладевало ощущение собственного могущества, когда даже незначительный фрагмент удавался.
Изредка он приезжал на выходные в город и проводил два дня с Себастианом; дважды Себастиан сам приезжал в Бирмингем. Общество друга Вернон ценил больше всего в этот период жизни. Себастиан был искренне заинтересован в его работе, причем эта заинтересованность носила двоякий характер — интерес друга и профессиональный интерес. Во всем, что касалось искусства, Вернон уважал мнение Себастиана как ничье другое. Он играл на рояле отрывки из оперы, комментируя по ходу игры, где какие инструменты будут звучать в оркестровой обработке. Себастиан внимательно слушал, медленно кивая и почти ни слова не произнося. И лишь в конце изрекал:
— Это будет сильно, Вернон. Продолжай в том же Духе.
Он ни разу не сделал ни одного критического замечания, так как понимал, насколько разрушительным для Вернона оно может оказаться. Вернону нужна была вера в свои силы и ничего больше.
Однажды Себастиан спросил:
— Это то, о чем ты говорил в Кембридже?
Вернон задумался.
— Нет, — ответил он в конце концов. — По крайней мере, не совсем. Ты имеешь в виду то, о чем я говорил после концерта? Нет, это ощущение снова ушло. Возможно, оно вернется когда-нибудь. То, что я пишу сейчас, не выходит за рамки уже известного, но я вкладываю в эти рамки и элементы того, о чем говорил в Кембридже.
— Понятно.
Но с Джо Себастиан был более откровенен.
— Вернон называет все это «уже известным», но это далеко не так. Это кое-что совершенно новое. Вся оркестровка выходит за рамки привычного. Но в то же время сделано это пока что любительски. Блестяще — но любительски.
— Ты так ему и сказал?
— Боже упаси! Одно слово может погубить его навсегда, он сломается и выбросит все свои творения в мусорную корзину. Я знаю этот тип людей. В настоящее время я кормлю его с ложечки своим несомненным восхищением. Садовые ножницы понадобятся позже. У меня путаются метафоры, но ты понимаешь, что я хочу сказать.
В начале сентября Себастиан давал вечер в честь приезда герра Радмагера, известного композитора Вернон и Джо были в числе приглашенных.
— Нас будет всего около двенадцати человек, — говорил Себастиан. — Анита Кворл (мне по душе, как она танцует — но при этом чертовка, маленькая чертовка); Джейн Хардинг — она вам понравится, она поет в Английской опере и подобных заведениях, хотя дорогу выбрала не совсем правильно — она скорее актриса, а не певица Вы с Верноном... Радмагер... Еще пара-тройка человек. Радмагера заинтересует Вернон — он расположен к подрастающему музыкальному поколению.
Джо и Вернон ликовали.
— Ты думаешь, у меня что-нибудь получится, Джо? — спрашивал он ее. — Я имею в виду, что-нибудь стоящее? — его голос звучал неуверенно.
— Да почему же нет? — спросила Джо ободряюще смело.
— Не знаю. Все, что я делаю в последнее время — такая чушь. Сперва было хорошо, но я вымотался. Джо, я устал, еще толком не успев начать.
— Думаю, это потому, что ты целый день на работе.
— Возможно.
Он помолчал. Потом сказал:
— Это будет прекрасно — познакомиться с Радмагером! Он один из тех немногих композиторов, кто действительно пишет музыку. Я очень хотел бы поговорить с ним о том, что я думаю по этому поводу, но это была бы такая наглость с моей стороны...