— Но ваши подвиги, равно как и ваши жертвы, никто не собирается умалять, — вклинился в разговор адмирал Дюмениль.
— Моя цель — не только сохранить физическую жизнь людей, но и в условиях изгнания вновь возродить русскую армию.
«Ну-ну, посмотрим, господин генерал, как это у вас получится» — подумал комиссар. Он вспомнил о не таких уж давних печальных событиях, касающихся русской армии. Во время Мировой войны против немцев в составе французской армии воевали четыре русских бригады, что-то около сорока тысяч человек. По окончании войны всех русских решили отправить на родину, на укрепление армии Деникина. Но у какой-то части солдат и офицеров к тому времени уже возникли иные планы: кто-то стремился попасть в стан большевиков, кто-то просто устал от войны, а кто-то уже прижился на чужбине. В Россию вернулись лишь пятнадцать тысяч, двадцать пять испарились в пути. Армию Деникина пополнили всего лишь четыре тысячи.
«Боюсь, такая же участь постигнет и вашу армию, господин генерал», — подумал комиссар. Вслух же сказал:
— Не стоит повторять уже однажды оговоренное. Давайте перейдем к конкретике. Лучше меня об этом доложит вам адмирал Дюмениль.
Адмирал пододвинул к Врангелю оперативную карту.
— Где-то через пару часов войдете в устье Босфора. Пройдете по нему через Константинополь и частично поставите флот на временный отстой вот здесь, в заливе Мод, частично вот здесь, у Принцевых островов, — водил пальцем по карте Дюмениль. — Это не надолго, пока соберется вся эскадра.
— Ну, а дальше? — поинтересовался Врангель. — Как французская сторона представляет наше дальнейшее будущее?
— Дальше, ваше превосходительство, начнется работа, — сказал адмирал. — Хочу заметить, нелегкая и кропотливая. В городе мы можем оставить только штатских. В ранге беженцев. Раненых и больных обследуем и отправим по госпиталям. Это займет у нас какое-то время. Затем займемся армией. По предварительным прикидкам, армия будет размещена на полуострове Галлиполи, в районе Чаталджи, и на Эгейском море, на острове Лемнос. Военный флот вместе со всем личным составом, в том числе и кадетский морской корпус, правительство Франции предлагает временно разместить в Бизерте. Там глубокая и удобная бухта.
Ни спорить, ни возражать Врангель пока не мог. Он сейчас впервые услышал эти географические названия, кроме разве что полуострова Галлиполи, который совсем недавно, в пятнадцатом году, был ареной кровопролитных боев за проливы Босфор и Дарданеллы.
— Тот самый Галлиполи? — спросил Врангель.
— Да, тот самый, ваше превосходительство.
Сумасшедшая история! Газеты едва ли не всего мира на протяжении всего 1915 года регулярно отслеживали события, происходившие на этом малоизвестном турецком полуострове. Там шла жестокая война за проливы Босфор и Дарданеллы, в которой невесть почему среди тех, кто был заинтересован (Англия и Франция), сражались и гибли австралийцы и новозеландцы. Где Австралия, а где этот крохотный полуостров, на котором нашли свою смерть тысячи чужеземных солдат? Каким ветром занесло их сюда? Что потеряли они здесь, вдали от своей, расположенной за морями-океанами, родины?
Впрочем, неисповедимы пути Господни! Вероятно, так и австралийцы сегодня, глядя на карту мира, с недоумением размышляют, почему часть русских покинула свою обширную и богатую территорию и отправилась за счастьем в чужеземные края.
Объяснить это можно, понять нельзя.
— А что, этот полуостров? Я имею в виду Галлиполи. Он, верно, необитаем? — спросил Врангель у своих собеседников.
— Вовсе нет. Он довольно густо заселен. Там есть город, в котором для наблюдения за порядком размещен сенегальский батальон французских колониальных войск. Есть несколько больших и малых селений.
— Но ведь в дни боев, судя по газетным сообщениям, там было все перепахано артиллерией.
— Это правда. Но сейчас большинство зданий восстановлено. Часть вашей армии там вполне сможет разместиться. Без особого комфорта поначалу, но все же… Потом обживетесь.
— У нас для этого нет времени. Как у нас говорят: «В гостях хорошо, а дома лучше».
— Будем надеяться, так и будет, — поддержал Врангеля адмирал.
По железной винтовой лесенке прозвучали торопливые шаги, и в двери возник один из стюардов, сказал несколько слов.
— Ну, вот! Впереди уже видны турецкие берега, — перевел месье Сорбье и обратился к Врангелю. — Не желаете ли взглянуть, ваше превосходительство?
— Увольте! Я на них насмотрелся весной этого года, — Врангель поднялся. — Благодарю за приятную беседу. Пойду к себе.
— До встречи в Константинополе, — попрощались с Врангелем Дюмениль и де Мартель.
Через короткое время «Вальдек Руссо» отшвартовался от «Генерала Корнилова» и, издав протяжный прощальный гудок, умчался туда, где вдали в тумане проступала зубчатая полоса турецкого берега.
Слащёв вернулся с палубы в свою каюту.
— Ну, что там? — спросила Нина.
— Там — Турция! — он подошел к зеркалу, посмотрел в него на себя, провел рукой по трехдневной щетине и сказал сам себе. — А, плевать!
— На кого?
— На себя, — сказал он. — Слушай, а может, отпустить бороду? Помнишь, зимой прошлого года, в Екатеринославе? Тебе, кажется, тогда понравилось?
— Нет-нет! — торопливо отозвалась Нина. — Ну, сам подумай: будешь идти с дочкой, а все будут думать, что ты ее дед, — и затем добавила: — Побудь еще хоть лет десять молодым.
— Мне сегодня просто не хочется бриться, — объяснил Слащёв.
— Ну и не брейся.
— Нельзя. В Константинополе будет официоз: придет встречать эскадру наш российский посол, наверное, будет кто-то от турецкого султана, — Слащёв обернулся, позвал: — Пантелей! Где ты, старый разбойник? Знаю же, под дверью стоишь!
Пантелей, и верно, открыл дверь, просунул голову в каюту:
— Чего кричите, ваше превосходительство! Дитю разбудите!
— Но-но! Больно разговорчивый стал! Где мой парадный мундир?
— Той, шо из музею?
— Нормальный мундир! Генеральский. Небось не почистил?
— А на шо його чистить, як вы в ем никуды не ходилы. Принести?
— Дурацкий вопрос.
Пантелей исчез и вскоре появился, неся на вешалке выглаженный генеральский мундир.
Проснулась от домашней суеты и тихо пискнула дочка. Нина бросилась к ней.
— Може, Авдотью позвать? — спросил Пантелей.
— Сама придет, — сказала Нина. — Она знает.
— Шести сутки дитя на свити живэ, а як звать — не придумалы. Кошенятку чи там собачатку, и тем сразу имя дають, — покидая каюту, ворчливо сказал Пантелей. И, уже прикрывая дверь, добавил: — Там, в городи, этот… ихний поп, он ей турецьке имя присвое. И буде она якаясь Халима чи Далила. Срамота!