Ее я - читать онлайн книгу. Автор: Реза Амир-Хани cтр.№ 33

Наконец дедушка сел в машину. Сказал шоферу развернуться и ехать на фабрику. Али посмотрел в заднее окно и увидел, что Карим побежал за машиной и что лицо его мокро от слез. Словно он хочет что-то сказать. Махтаб же молча стояла рядом с матерью и отцом.

Карим бежал за машиной почти до самой Сахарной мечети, не обращая внимания на поднимаемые ею клубы пыли. Али сказал про себя: «Наверняка извиниться хочет». Но, когда у мечети машина сбавила скорость, Карим остановился и не приближался к ней. Дед открыл дверь и подозвал к машине Мусу-мясника, который все так же, приложив руку к груди, стоял у стены Сахарной мечети. Услышав голос деда, он подбежал к машине:

– Слушаю, мой господин! Любое ваше желание… В таком положении не считайте нас чужими, мы – ваши питомцы …

Тут взгляд Мусы натолкнулся на Али, нахохлившегося на заднем сиденье. И Муса заплакал. А Али глядел ему прямо в глаза и думал: «Сначала Искандер ведет себя как старикашка плаксивый. Теперь этот, которого считают одним из щеголей квартала… И не стыдно ему?» Дед увидел в глазах Мусы отражение внука на заднем сиденье и подавил подступивший к горлу комок. Чтобы не разрыдаться, он заговорил громким и жестким голосом:

– Муса! Десять… нет – пятнадцать барашков и овечек отдели для меня. Сам пойди в стадо и выбери. И забей их сам. Прямо сегодня уведи в отдельный загон или в загон фабрики. Деньги возьмешь у Мирзы-конторщика. Домой к нам не ходи. – Дед повторил еще раз: – Пятнадцать голов… Мы с завтрашнего дня десять вечеров подряд будем устраивать благотворительный ужин в память имама Хусейна, так и объяви людям…

– Осмелюсь поправить вашу милость, – вмешался шофер. – Лучше начинать благотворительность с пятницы, а завтра четверг.

– Ничего, мы завтра начнем, – ответил дед, – в память имама Хусейна, но не десять вечеров, а одиннадцать. Да еще один ужин надо предусмотреть для пришлых, неместных, значит, двенадцать вечеров… Мужчины в мечети, женщины у нас дома.

Муса-мясник несколько раз повторил «слушаюсь», потом стоял и смотрел вслед удаляющейся машине. Когда она скрылась из виду, отошел и опять прислонился к стене мечети. Открывать лавку ему сегодня не хотелось. Он ведь не Дарьяни. Кем бы он ни был, но он с детства считал отца Али своим другом, их объединяли мальчишеские игры. В семействе Фаттахов издавна относились к нему как к равному, и он этого никогда не забывал. Муса еще не был женат, когда однажды сын старого Фаттаха встал на его сторону в одной серьезной заварухе. Муса на всю жизнь запомнил тот случай, ему тогда было двадцать лет. Он тогда напился в погребке еврея Ицхака водки и вывалился в таком виде в квартал Авляд-джан, шумел, буянил – словом, веселился, пока его не взяли в оборот мужчины этого квартала. Окружили его кольцом, и каждый ему что-то говорил и толкал его к противоположной стороне этого кольца.

– Ты думаешь, среди немых тут раскричался?..

– Хвастун на стороне!..

– Пердун под одеялом, да?..

– Он пришел в квартал глухих воспеть свою тетю!

– Шило в мешке утаить хочешь?!

– Заматерел, цыпленок?

– А смотри, усики у него какие боевые!

– Но шумел он нехорошо, тете его понравилось бы, а нам вот нет, так что пора его в чувство приводить!

После этого они его просто начали бить, так что из того весь хмель вылетел. Избили его изрядно.

– Надо ему еще на лице знак оставить, чтобы, если явится к нам опять, сразу опознать его…

– …Опознавательный знак квартала Авляд-джан начинается от левой брови, вы, ребята, не умеете, дайте-ка я…

Дальше Муса ничего не помнил, но, судя по тому, что никакого знака на его лице не осталось, в этот самый момент, должно быть, и подоспел сын Фаттаха в коляске с кучером в виде подкрепления. И твердо встал на сторону Мусы, а люди из квартала Авляд-джан драться не стали: не то чтобы струсили или стушевались перед сыном Фаттаха, но, видно, решили ограничиться назиданием:

– Нам нравится, когда ребята квартала друг за дружку стоят. Не в том дело, что папа твой – Фаттах, который уважением пользуется… Не в этом дело… Тебя мы самого уважаем, что ты за друга вступился, так что мы на сегодня притворимся глухими. Вы, ребята, слышали, чтобы у нас кто-то шумел?

Все в один голос ответили:

– В нашем квартале?! Нет! Мы ничего не слышали. Может, в каком-то другом, соседнем…

– Тогда давайте замнем это дело…

Они даже помогли слегка привести Мусу в порядок. Потом сын Фаттаха и кучер погрузили его в коляску и отвезли восвояси. Муса в коляске и пришел в себя, когда сын Фаттаха говорил ему:

– Муса-мясник, сын Яхйи-мясника, ты сам сегодня чуть не попал в лапы мясников. Завтра бы это событие смаковали вовсю…

* * *

Дед сидел в машине молча. Хоть он и смотрел вперед, но словно ничего не видел, мыслями был погружен в себя. Водитель на небольшой скорости приближался к фабричному району. Он старательно огибал большие выбоины, относясь к «Доджу» как к хрупкой посуде, которой не хочется рисковать или, уронив, разбить. Обтрепанные мальчишки, дети окраин, идущие на работу, указывали друг другу на черную машину: для них это был своего рода ежеутренний ритуал – замечать, как едет на фабрику Фаттах, и показывать его друг другу. По дороге то и дело встречались грузовики и повозки с кирпичом, направляющиеся в город. Этот транспорт грузился самым ранним утром, еще до восхода солнца. С вечера возле обжиговых печей кирпичных фабрик готовили к отправке продукцию – кирпичи штабелями, и часть рабочих была занята утром на погрузке. Грунтовая дорога, разбитая тяжелыми машинами, в конце улицы Хани-абад поворачивала влево и шла через районы Мохаммад-абад, Хусейн-абад, а там, не доходя до района Дервазе-гар, небо начинали закрывать высокие трубы кирпичных фабрик. Издали они напоминали кальянные трубки, и лишь вблизи ты понимал их истинные размеры. Такую трубу в ее основании даже десять здоровенных мужиков, взявшись за руки, не смогут, наверное, охватить кольцом. В небо настолько высоко уходили трубы, что шапка слетала с головы, если ты пытался рассмотреть их верхушки. Как ни задирай голову, все равно не увидишь: шестьдесят-семьдесят метров высоты!

Али, желая разглядеть верхушку трубы, ложился, бывало, на спину и лежа смотрел вверх, и солнце слепило глаза… На фабрике Фаттаха было три трубы, причем две из них, одинаковой высоты, заметно возвышались над трубами других фабрик. Али знал, что чем выше труба, тем эффективнее работает кирпичный горн, в котором обжигают продукцию. И вдруг «Додж» сильно ударило о дно выбоины. Здесь часто проходили тяжелые машины, из-за чего, особенно после дождей, на дороге появлялись глубокие выбоины. В одну из них и угодил «Додж», да так, что рессоры треснули. Хадж-Фаттах встряхнулся:

– По рессоре отходную читай!

– Извините, никак не объехать было, – виновато откликнулся шофер, а дед так, словно Али вообще не было в машине, не обращая на него никакого внимания, сказал водителю:

– Запомни это место: не доезжая до первой трубы Ибрагима-кирпичника… Мирзе скажи на фабрике послать телегу с кирпичной крошкой сюда – чтобы засыпали. Это ведь самый настоящий окоп, не помню, чтобы прежде были такие.