– Как быстро они передвигаются?
Тараи всплеснул руками. Теперь бывший историк казался
перепуганным насмерть.
– Парень, опомнись! Прошу тебя, опомнись! Мы тут многое
изменим, я вчера долго не спал, думал. Вся идея санаториев искажена, но в тебе
есть сила, стержень духовный! Мы все сможем изменить! И это не просто поможет
жить, это изменит нашу судьбу! Проверяющие отметят положительный эффект,
решения будут пересмотрены. Пройдет год-другой, нас переведут в другой
санаторий, мягкого режима. Прецеденты были! А потом, кто знает…
Мне было его жалко. Очень жалко. Может быть, он и не верил в
свои слова, но я хорошо понимал, как приятно было Тараи помечтать вчера
вечером, за кружкой самогона, вознесясь от положения шута до роли советника.
А без меня ему конец. Клей сделает его жизнь невыносимой.
Значит, придется забрать Тараи с собой… вот ведь еще
проблема…
– Как быстро Гибкие…
– Куда быстрее человека! И они почти неутомимы, а окружающая
среда для них вполне комфортна!
– Агард, ты не волнуйся, – попросил я. – Тебя я не брошу.
Уйдем вместе.
Он в ужасе уставился на вышку. Может быть, Гибкие способны
уловить наши слова, отсеять их от вибрации шагов и плеска волн?
– Я не собираюсь совершать необдуманных поступков, – сказал
я. – Поживем, посмотрим… что да как…
Кажется, это его немного успокоило. Тараи часто закивал:
– Осмотрись, осмотрись, Ник. Ты мне обещаешь?
– Да.
Я говорил честно. Я верил себе в эту минуту.
Просто все учесть невозможно.
* * *
Работа было тяжелой, бессмысленной и абсолютно не требующей
применения мозгов. Нормальная работа зэка. На расстоянии полукилометра от нас
трудилась еще одна группа, далее – еще. Темные пятна на снегу, копошащиеся,
таскающие к линии прибоя камни.
Вначале мы нашли три точки на берегу, где волны и лед
размыли берег. Разбившись на пары, начали стаскивать к берегу камни, выгребая
их из-под снега. Укладывать в шипящую воду. Засыпать галькой и песком.
Безумие. Мартышкин труд.
– Скоро обед, – тяжело дыша, прошептал Агард. – Хорошо
сейчас горяченького похлебать…
За обедом требовалось возвращаться в бараки. Еще одна
выводящая из себя глупость. Тащиться по снегу туда и обратно, вместо того чтобы
с утра взять какие-нибудь термосы или нагреватель.
Но, наверное, в этом был сокрыт какой-то высший, недоступный
мне смысл трудотерапии.
– Охраняют нас лишь Гибкие? – спросил я, швыряя в воду
очередную лопату мерзлой грязи.
– А кто еще? Маленькие Друзья здесь сразу загнутся…
Мысли о людях-надзирателях он даже не допускал.
Это хорошо.
Куалькуа, возможно убить Гибкого?
Убить можно любое существо.
Без оружия?
Недостаточно данных.
Я продолжал копать, когда слабый голосок зашептал в
сознании. Впервые куалькуа обратился ко мне с вопросом:
Петр, убийство Гибкого для тебя более допустимо, чем
убийство Геометра?
Наверное.
Спасибо.
Я не хотел ему лгать. Впрочем, возможно ли соврать существу,
живущему в твоем теле и читающему твои мысли?
Как бы там ни было, я рад отсутствию надзирателей-людей…
Со стороны вышки послышался шорох, и я прекратил работать.
Воткнул лопату в мерзлый песок. Уставился на вышку. Моему примеру последовали
остальные.
Стенки гнезда разошлись, пропуская наружу длинное сизое
тело. Гибкий свесился вниз, покачался немного на десятиметровой высоте,
подергивая кончиком тела в разные стороны. Потом отцепился и с легким всплеском
упал в воду.
Никто не двигался. Все чего-то ждали.
– Что он делает? – спросил я Агарда. Лицо того стало
каким-то мертвенным, пустым.
– Охотится. Здесь много рыбы.
Вода у берега забурлила, и показалось тело Гибкого.
Обращенный к нам конец тела изменился, раскрылся тремя лепестками. Сверкнули
острые зубы, в которых была зажата вяло бьющаяся, затихающая рыбина.
– Они едят нашу органику? – поразился я.
– Они всё едят. Очень адаптированные организмы.
В голосе Агарда не было злости, только тоска. Гибкий
неторопливо выбирался на берег, оставляя в снегу змеящуюся борозду. Я вздохнул
и взял лопату. Пора работать…
– Гибкий Друг!
Я дернулся от этого крика. Тонкий, истеричный вопль
любимчика Клея распорол тишину. Парень бежал к Гибкому по берегу, размахивая
руками и крича:
– Гибкий Друг!
Чужому, похоже, эти вопли были безразличны. Он продолжал
ползти, удаляясь от нас. А вот Клей кинулся следом за парнем:
– Тикки! Стой, Тикки! Стой!
Агард схватил меня за плечо:
– Он нарушит периметр! Не двигайся. Ник!
– Гибкий Друг! У нас асоциальный больной! Опасный больной!
Вмешайтесь!
– Стой, Тикки!
В происходящем было что-то жалкое и трагическое
одновременно. Эта парочка голубых и впрямь любила друг друга.
– Гибкий…
Я не заметил мига, когда паренек пересек периметр – линию
между двумя вышками. Она никак не была отмечена, незримая запретная черта. Она
существовала только в нечеловеческом сознании Гибкого Друга.
И чужой среагировал. Он начал двигаться назад, не
поворачиваясь, сменив направление с легкостью существа, имеющего две головы.
То, что раньше казалось хвостом, раскрылось лепестками пасти.
Парень завопил, останавливаясь. Может быть, успей он
вернуться за периметр, Гибкий не стал бы его преследовать. Но инерция оказалась
слишком высока, а способностями Чужого он не обладал. Тик упал на колени –
вязаная шапка слетела в снег. Чужой налетел на него, подмял, свился клубком над
телом, вскидывая вторую пасть с по-прежнему зажатой рыбиной вверх. Раздался
какой-то хлюпающий звук. Он же лишен звуковой коммуникации!
– Получит предупреждение… – прошептал я, словно пытался сам
себя убедить.
– У нас у всех есть по предупреждению! – выпалил Агард.
В следующий миг я уже бежал. Сжатая в руках лопата мешала, я
отшвырнул ее в сторону. Гибкий крутился над телом паренька, вторая пасть,
задранная в небо, рывками заглатывала снулую рыбину.