Куртизанка - читать онлайн книгу. Автор: Дора Леви Моссанен cтр.№ 18

— Не стой так с раздвинутыми ногами, Торопыжка, — упрекнула ее Франсуаза. — Неужели ты начисто лишилась хотя бы видимости приличия? Во-первых, требуй отдельной ложи в опере, обещания купить тебе особняк, потом можешь говорить peut-etre out, peut-etre поп [20] , но даже тогда не раздвигай ноги, пока он не приложит массу усилий, чтобы умолять тебя сделать это. И пожалуйста, перестань смотреть в окно. Ты больше никуда не пойдешь, та chere, ты останешься со мной. А теперь подними глаза. Это, положим, самое главное твое сокровище сегодня. — На мгновение Франсуаза умолкла, обдумывая свои последние слова. — Собственно, это, скорее, второе по значимости сокровище, — поправилась она.

Запрокинув голову, она сунула банан в рот, и на лице ее появилось выражение неземного блаженства.

Симона решила, что она непременно умрет со стыда.

— Жить в такой роскоши, — проворковала Франсуаза, — стать образованной светской леди, а не уличной девкой, культивировать убеждения, столь отличные от других женщин, — разве это недостаточная причина для праздника?

— А я считаю, что причина для праздника состоит в том, чтобы испытать счастье и встретить такого мужчину, рядом с которым все прочие будут казаться незначительными, — заявила в ответ Симона.

— Pour l'amour de Dieu! [21] Какая чепуха. Когда тебе повезло настолько, что ты можешь начать день, не зная других забот, кроме как доставлять удовольствие и манипулировать целым легионом мужчин, зачем поощрять и поддаваться собственническому заточению любви, которое неизбежно ведет к беременности? — Никогда не забывая об этой опасности, Франсуаза, после того как родила Симону в четырнадцать, сделала несколько абортов. Она продолжала пользоваться вагинальными губками, пропитанными уксусом и квасцами, принимала ванны с добавлением минералов и травяных настоев, установила в туалетной комнате биде и при малейшей возможности настаивала на прерывании соития.

— Любовь — это легковоспламеняющаяся материя, Симона, подобно негашеной извести или керосину. Любовь пожирает тех, кто имел несчастье заразиться ею.

— Любовь — неотъемлемая часть эмоционального взросления женщины, — возразила Симона.

Пренебрегая приличиями, Франсуаза элегантно сплюнула в пепельницу, стоявшую на приставном столике, после чего растерла плевок фуляровым носовым платком с таким видом, словно давила мерзкое насекомое.

— Любовь означает замужество, которое неизбежно ведет к тому, что мы теряем себя как личность.

— Я верю в любовь, — проговорила Симона тихо.

Находясь в дальнем конце поместья, с оперным лорнетом в руке, Сабо Нуар проводил взглядом розу, которая выпорхнула из окна Франсуазы и приземлилась на поля шляпки мадам Габриэль, шествовавшей в Большой дом. Направив лорнет на окно спальни Франсуазы, он негромко выругался себе под нос. Теперь, когда Симона стала проводить меньше времени в его обществе, он не задумываясь отдал бы целый табун арабских скакунов за возможность узнать больше о бесконечной драме, разворачивающейся в будуаре наверху.

Сабо Нуар был высоким и худощавым юношей с блестящими каштановыми кудрями, падавшими на плечи и закрывавшими узенькие, как у птички, лопатки. Каштанового цвета бусы на шее, матово-кофейный цвет лица и хрупкое телосложение — так противоречившее его мужской похоти — придавали его облику женственности. Его родители эмигрировали из Алжира и осели во Франции благодаря помощи колониального французского правительства. Во времена владычества мадам Габриэль его отец начал с помощника конюха, дослужившись до должности старшего конюха и смотрителя поместья.

Мать нарекла его Сабо Нуар, или Черное Копыто, потому что он родился с родимым пятном в форме копыта на пятке левой ноги. Почему-то она уверовала в то, что он пребывает в близком родстве с чернокопытным буйволом, который, подобно ее сыну, передвигался с грациозным изяществом. Она научила его ухаживать за животными, познакомила с их привычками во время кочевья, привила к ним уважение, проявлять которое следовало даже во время охоты, чтобы духи животных помогали ему.

Как-то летом, чтобы обрести силу лошадей, его мать проглотила овсяницу и белый клевер, который нарвала на пастбище. Она умерла от отравления. Оплакивая ее утрату, Сабо Нуар завернулся в шкуру буйвола, поднялся на один из самых высоких холмов долины Африканской циветты и, повернувшись лицом на восход, бросил с вершины мясо буйвола, чтобы умилостивить ее дух.

С того дня он разучился улыбаться.

Вскоре он стал поистине незаменим на конном заводе мадам Габриэль, где выращивали чистокровных скакунов. Он воевал с гусеницами, опрыскивал червяков и надевал намордники на лошадей, чтобы зимой, в морозы, они не отравились вредными побегами и растениями. Хотя Господь благословил долину Африканской циветты богатой минералами почвой, отчего кости коней укреплялись и развивались просто превосходно, он занимался оздоровлением лошадей, устраивая для них скачки и прочие упражнения. Он оказался непревзойденным ветеринаром, тренером и коневодом. А еще он научил Симону, его спутницу в играх и конфидентку, искусству хиромантии и секретам укрощения лошадей. Она, в свою очередь, научила его читать и писать, превосходно танцевать вальс и стрелять из пистолета — исключительно для защиты своей чести, а не для того, чтобы убивать.

Ее волосы были того самого оттенка, которым славятся лисы, она прекрасно разбиралась в лошадях, поэтому Симона стала частью его мира. Она, подобно его матери, овладела силой лошадей, но не столь драматичным способом. Сабо поверил в то, что девушка — его родственная душа, богиня из древних мифов. Свою безрассудную страсть он направил на лошадей — он скреб их, кормил, учил ходить под седлом и в упряжке. Кроме того, он готовил экипажи для выездов. Им восторгались леди, считая его самым надежным помощником в конюшнях, и его презирали остальные конюхи, поскольку не могли выдерживать тот темп работы, который он задавал. Никто не догадывался о наличии этой невероятной энергии. Каждый взмах щетки по холке кобылы, каждый осмотр копыт, каждое поглаживание холеной шкуры — все это было подготовкой к тому моменту, когда Симона приглашала его прокатиться верхом по долине Африканской циветты.

Для него мадам Габриэль и Франсуаза были всего лишь женщинами, которые катались верхом на Бальзаке, Флобере или Набисе по лесу, куда он привозил для них ленч, подтягивал ослабевшую подпругу или подковывал копыта их лошадям. Соломенно-желтые, прямые как палка волосы Франсуазы развевались по ветру, подобно выпущенному рою стрел, когда ее кобыла срывалась в галоп; голубая грива мадам Габриэль переливалась и играла, как океанские волны. Но Симона была совершенно другой. Она казалась ему яркой и обжигающей иллюзией, которую ему страстно хотелось заполучить. Он не мог сдержаться и, ухаживая за ее лошадью, прижимался лицом к крупу там, где сохранялся ее запах.