Нелегал из Кенигсберга - читать онлайн книгу. Автор: Николай Черкашин cтр.№ 72

Но не было у Павлова адвоката, и даже если бы этот факт и прозвучал в военном суде, он уже ничего не смог бы изменить в уже предрешенной судьбе генерала.

Если верить Хрущеву, тот отговаривал Сталина от назначения Павлова на пост командующего Особым Западным военным округом: ограниченный кругозор, неразвит и т. п. Можно было подумать, что у Хрущева был безграничный кругозор и университетское образование…

Сталин не хуже Хрущева знал все недостатки и достоинства танкового генерала. Именно благодаря Павлову на посту начальника Автобронетанкового управления в войска без промедления пошли танки нового поколения — Т-34 и КВ — лучшие танки Второй мировой войны. Павлов был хорошим организатором и безукоризненным исполнителем, обладавшим к тому же реальным боевым опытом ожесточенной испанской войны, где доказал в боях свое личное бесстрашие и мастерство в управлении танками. Именно такой человек — лично преданный ему, организатор и исполнитель — нужен был Вождю во главе Особого Западного военного округа. Он не видел, да и не собирался видеть в нем выдающегося полководца. Направление было настолько важным, что всеми военными делами в Белоруссии управляли из Москвы, а не из Минска. Поэтому нельзя судить о полководческих качествах Павлова — он просто не успел их проявить, показать себя в искусстве управления войсками. Да и никто из тогдашних генералов и маршалов, окажись они в ситуации Павлова, не смог бы управлять армиями и корпусами в условиях всеобщего хаоса и неразберихи, в условиях полного господства немецкой авиации в воздухе и стремительного продвижения танковых клиньев на земле. Если классного боксера огрели сзади дубиной, трудно требовать от него правильной техники ведения боя. Невозможно управлять самолетом, если перебиты тяги ко всем рулям и к тому же все приборы на приборной доске либо врут, либо молчат. Павлов оказался именно в таком отчаянном положении — пилота практически неуправляемого самолета.

* * *

Суд над Павловым, Климовских, Григорьевым и Коробовым состоялся ровно через месяц после начала войны. Процесс проходил ночью в Лефортовском следственном изоляторе. Председатель Военной коллегии армвоенюрист Ульрих открыл заседание в 00.20 минут 22 июля 1941 года.

Окна были плотно завешаны черными шторами.

Генерал Павлов, с кровавыми подтеками на лице, заявил в своем последнем слове:

— Я прошу исключить из моих показаний вражескую деятельность! Я никогда не был врагом своего народа и служил только своей Родине, а не какой-то иностранной державе. Эти показания были из меня выбиты физической силой.

В это время завыли сирены ПВО, оповещая столицу об очередном налете немецких бомбардировщиков. Армвоенюрист Ульрих втянул в плечи лысую голову и стал тыкать в подсудимых пальцем:

— Вот видите, до чего вы довели?! В страшном сне не придумать — Москву бомбят!

Генерал Коробов обратился к Ульриху с просьбой:

— Если так надо, чтобы меня больше не было в этой жизни, дайте мне возможность погибнуть от вражеской пули. Обещаю погибнуть в первом же бою.

— Погибнуть в бою за Родину — это честь, а не наказание, — отрезал Ульрих, вытирая с лысины холодный пот. — Скажите спасибо, что вас не повесили!

— Спасибо и на этом, — горько усмехнулся генерал.

Воистину в Красной Армии всегда боялись собственного начальства больше, чем вероятного противника. Выходит, что не зря боялись. Расстрельную пулю примет генерал не от врага, а от собственного начальства. Да и пулю бы можно было принять, если бы оно, это клятое начальство, не опозорило его так перед смертью, назвав трусом, растяпой, едва ли не предателем. Только через пятнадцать лет все эти наветы будут сняты, но уже другим судом… А Ульрих тоже получит то, что присудил Коробову и Павлову — свою расстрельную пулю. Рикошетом вернулась она к нему.

* * *

По одной из версий расстрелы происходили сразу после суда в подвалах соседних зданий, где располагался политотдел особых войск НКВД (дом № 8 по Никольской улице). Руководил расстрелами комендант НКВД В.М. Блохин.

…Коробов шел по длинному сводчатому коридору. За ним шагал исполнитель — пожилой младший лейтенант НКВД, от которого разило вчерашней выпивкой. Правую руку он держал на расстегнутой кобуре. Коробов в который раз пожалел, что его не убило бомбой там, в штабе, в Кобрине — ровно месяц назад. Себя он уже не жалел. Страшно было подумать, что теперь станет с Лидой, Таней и Заной.

Коробов не хотел, чтобы ему стреляли в затылок. Он резко обернулся в тот самый момент, когда исполнитель уже поднял наган. Младший лейтенант никак не ожидал резкого поворота своего подопечного и от неожиданности нажал на спуск. Пуля вошла в лоб. Это была последняя удача в недолгой жизни молодого генерала…

* * *

Спустя две недели после расстрела генералов Западного фронта в большом котле под Уманью сгинули войска сразу трех армий: 6-й, 12-й и 26-й. И это при том что в отличие от армий Западного фронта полки и дивизии Юго-Западного встретили первые залпы войны не в койках, а на своих боевых позициях. Тем не менее расстрельный зуд в Кремле приутих и командующего Юго-Западного фронта генерала М. Кирпоноса отзывать не стали и под суд не отдали. Не стали судить и расстреливать и командующих Южным и Северо-Западным фронтами, хотя на их участках произошли точно такие же поражения, что и на просторах Белоруссии. Просто они были первыми — генералы Павлов, Коробов и иже с ними. Просто по ним пришелся самый первый и главный удар вермахта и по ним же прошелся потом и первый гнев Вождя, обескураженного убийственным началом войны…

Лунь понимал: рано или поздно, а скорее всего — рано, немцы вычислят участки дорог, где пропадают их машины, и начнут прочесывать окрестные леса. Предвестником возможной облавы стала «рама», летавшая время от времени над лесом и шоссейными дорогами. Вряд ли самолет-разведчик смог засечь их машину и их становище. Все было хорошо прикрыто густым ельником и широкой маскировочной сетью. Жалко было покидать обжитое место, да еще близ родничка в овраге. Но уходить все же придется. На войне побеждают те, кому ничего не жаль, кто не испытывает жалости не только к врагу, но и к себе самому. К тому же Луню порядком надоело «мышковать» на дорогах — все это комариные укусы. Хотелось нанести удар почувствительнее! Но для этого надо было перебираться поближе к большому транспортному узлу, а значит, к Минску. Там будут другие возможности. Конечно, опасно отправляться в самое логово германского зверя, но, как говорят китайцы, безопаснее всего в пасти тигра.

Едва Лунь заговорил о Минске с Сергеем, как тот радостно его поддержал:

— Конечно, надо перемещаться в Минск!

Он не стал развивать свою мысль насчет того, что в Минске он, может быть, разыщет Ирину. Но очень верил, что найдет ее именно там. Разумеется, она могла эвакуироваться вместе с редакцией на Восток, однако могло быть всякое, тем более что Ирина не была военнослужащей, а числилась вольнонаемной.