Письма любви - читать онлайн книгу. Автор: Мария Нуровская cтр.№ 22

Абсолютно седые волосы, испещренное складками лицо и глаза в окружении сетки мелких морщин. Мы смотрели друг на друга.

— Пани Хелинская, — наконец усмехнулся он.

— Да, — ответила я, чувствуя, что он меня узнал.

— Может, я попрошу, чтобы нам принесли кофе? — с теплотой в голосе спросил он.

Это обращение было не к Кристине Хелинской, а исключительно к Эльжбете Эльснер.

— С удовольствием, — ответила я.

Он предложил мне сесть и угостил сигаретой.

— Пан профессор… я пришла по делу Анджея Кожецкого. — Я помолчала в поисках подходящих слов.

— Что с ним?

— У него проблемы. Он не мог быть тогда на дежурстве и очень волновался. Известить вас об этом не было возможности…

— Да-да, такое время… Могу я чем-нибудь помочь?

— Нет, думаю, нет, — ответила я.

— Я всегда приму его назад…

Как Кристина Хелинская, я все дела решила. Но у профессора было многое, что рассказать той, другой. И он поведал, каким адом была для него жизнь вдали от страны. Он старался что-то делать, взывал к милосердию, стараясь защитить тех, кого посылали в газовые печи, помочь горящему гетто. Никто не хотел его слушать. Я верила ему. И понимала его лучше, чем он подозревал. Ведь мне было отлично известно, что такое угрызения совести. Когда профессор говорил о помощи евреям, то я подумала, как бы ты отнесся к этому разговору. Наверное, не упрекнул бы его в том, что он забыл о восставших поляках, которым тоже никто не пришел на помощь.

Но для меня это не улучшило бы ситуацию. Я существовала в раздвоенном состоянии не только из-за происхождения. Где-то в глубине души во мне боролись две натуры, еврейская и польская. Я считала, что союз с тобой предрешал эту борьбу. И, тем не менее, все было не так просто. Профессор вытащил на поверхность только часть проблемы. Я поняла это, глядя в печальные глаза старого еврея.

На прощание он поцеловал мне руку.

— Если я могу быть чем-нибудь полезен, то обращайтесь в любое время, — взволнованно произнес он.

Я поблагодарила его. Он оказался таким, как я и предполагала, — чутким, умеющим хранить тайны. Если мне приходилось выдавать себя за кого-то другого, профессор понимал это. С ним я хоть на мгновение могла быть собой, но именно этого и боялась. Возвращение в старую шкуру угрожало опасностью. Я была уверена в этом. Однако это возвращение произошло, и как часто бывает в жизни — по чистой случайности. Твое отсутствие в Варшаве ослабило мою бдительность. Я уже не боялась прохожих. И наткнуться на кого-то из старых знакомых не казалось, как раньше, катастрофой. Я теперь всюду ходила одна, поэтому, встретив кого-то из своего прошлого, могла бы как-то оправдаться, попросить сохранить все в тайне, точнее, промолчать, потому что «сохранить в тайне» — слишком интеллигентный оборот для такого случая. «Прошу сохранить в тайне, что в гетто я была проституткой», — звучало плохо. Итак, я перестала опасаться прошлого. Может, поэтому оно натолкнулось на меня… Однажды на улице какая-то женщина нахально задела меня сумкой и даже не обернулась.

— Пани могла бы быть поосторожнее, — грубо крикнула я ей вслед. Я очень устала — на меня свалилось столько проблем, прежде всего болезнь Марыси, — и не старалась быть приветливой с посторонними.

Женщина остановилась и всем корпусом повернулась в мою сторону. Я увидела знакомое лицо. И воскликнула: «Вера!» Мы молча смотрели друг на друга. Она почти не изменилась: тот же яркий макияж. Только стала немного старше да гладкие волосы спрятала под косынку.

Мы стояли в нескольких шагах друг от друга.

— Жива, — проговорила я, подойдя наконец к Вере.

— Так получилось, — засмеялась она. Смех остался таким же, он запросто мог бы быть ее визитной карточкой.

— Ты с Натаном!

— Натан уже там, — показала она головой на небо.

Мы отошли в сторонку к бордюру, чтобы не мешать прохожим.

— Погиб во время восстания?

— Через две недели после твоего исчезновения. Отто метался по гетто, как бешеный зверь. Я сразу поняла, что ты его оставила с носом. Догадалась, как только нашла шубу… Ну и прицепился к Натану, приказал ему стрелять в ребенка, а Натан никогда бы на это не пошел… В общем, Отто пустил ему пулю прямо сюда. — Она показала пальцем между глаз…

— Погиб из-за меня, — тихо сказала я.

— Да ладно, значит, так тому и быть, — беззаботно произнесла она. — У каждого своя судьба.

— Тебе его не хватает, Вера?

— Даже не знаю.

Минуту помолчали.

— Ты одна? — спросила я.

— Как же! — ответила она тем, «своим» голосом. — Муж и трое детей. Видишь, какая я стала, — она показала на переполненную сумку, — магазины, кастрюли, пеленки… Самому маленькому нет еще годика.

— Значит, ты счастлива, — утвердительно произнесла я.

— Счастливая, не счастливая… Мне некогда об этом думать! Не успеваю глаза открыть, а уже снова ночь наступает.

— А муж как?

— Работает. С деньжатами, правда, негусто, но голодными не ходим. Я тоже работала, но теперь сижу с детишками. Может быть, заскочишь, посмотришь. К тебе не напрашиваюсь, куда уж мне в салоны…

«Посмотрела бы ты на мои салоны», — подумала я про себя, но вслух ничего не сказала. Так было лучше.

— Хорошо, приду. Когда тебе удобно?

— В любое время вечером, когда их спать уложу, а то днем ничего не успеваю.

Вера дала мне адрес. Думала, не пойду, однако через несколько дней пришла к ней. Что-то тянуло меня туда. То ли страх, что она сама начнет меня искать, то ли потребность открыться кому-нибудь. Вера знала обо мне все, даже больше, чем я сама. Была психологом по части человеческой души. Там, в гетто, она стала моим первым исповедником… Мне даже не верилось, что несколько минут назад я снова встретилась с ней. Ведь моя судьба сложилась совсем по-другому. Марыся, Михал, твое отсутствие… А может, я воспользовалась возможностью, что тебя нет, и нырнула в прошлое…

Вера жила в блочных домах, в трехкомнатной квартире с кухней. Здесь было чисто и не так бедно, как я могла ожидать, судя по ее внешнему виду. Муж еще не вернулся: работал во вторую смену. Он был каким-то начальником. Все дети очень красивые, с черными, как уголь, глазами.

— Я уже полностью записалась в евреи, — сказала она. — Мужа взяла обрезанного, теперь уж все равно…

— А он знает?

— Что? — не поняла она в первую минуту, и я почувствовала себя ужасно. — Знает, почему бы ему не знать?

— Ну и как он к этому относится?

— Как человек. — Ее ответ еще больше меня пристыдил. — А твой? — спросила Вера, глядя мне в глаза.

Я молча покачала головой. Потом Вера кормила детей ужином, купала самого маленького. Пришел ее муж. Он выглядел иначе, чем я его себе представляла: мужчина низкого роста, с обыкновенным лицом. В его глазах была мудрость, а может, та самая еврейская скорбь, по которой я тихо тосковала. Вера представила меня как старую знакомую. Это звучало двусмысленно, но только для меня, живущей в вечном страхе. Муж сразу же пошел спать — он сильно устал, — а мы остались сидеть на кухне. Вера вынула из шкафчика четвертинку водки: