Письма любви - читать онлайн книгу. Автор: Мария Нуровская cтр.№ 19

— Она будет с нами жить? — спросил он.

— Это твоя мама…

Я не знаю, смог ли кто-нибудь, кроме нас, принять эту ситуацию, но мы научились в ней жить. Две комнаты были достаточно большими, но мы загромоздили их мебелью, которая осталась неразграбленной. Марыся действительно спала в маленькой комнате с Михалом, а мы в проходной на топчане. Но если спящий рядом Михал в деревенском доме не мешал нашим занятиям любовью, то присутствие за стеной твоей жены действовало парализующе. Мы лежали бок о бок, не способные прикоснуться друг к другу. Разговаривали шепотом о текущих делах, о ближайших планах и так далее. С тех пор как Марыся стала жить с нами, у меня прибавилось обязанностей. Самым трудным было уговорить твою жену что-нибудь съесть. Но она не могла есть. Именно в этом выражалась болезнь. Случалось, что мы отвозили ее в больницу, где ей ставили капельницу. Потом, через пару дней, привозили назад. Я знала, что своими уговорами мы ее только мучаем. При виде ложки, опущенной в бульон, на ее лице появлялось выражение омерзения, граничащего со страхом.

— Марыся, — просила я, — еще одну ложечку. Последнюю ложечку…

Большие глаза наполнялись слезами. И она держала содержимое ложки за щекой, как маленький ребенок.

— Ну проглоти, проглоти, — умоляла я.

Михал обходил мать стороной. Ему не нравилось, что она спит в его комнате, которая до этого была целиком в его распоряжении.

Как-то я предложила ему пойти погулять. Мы направились в парк. Я пробовала объяснить мальчику, что его поведение по отношению к маме несправедливо и жестоко. Может быть, ее выздоровление зависит от того, как он будет к ней относиться.

— Но ведь мне только семь лет, — ответил он со слезами на глазах.

Михал хотел напомнить мне, что он сам еще ребенок и о нем нужно заботиться, ухаживать за ним. Неожиданно я поняла: эти претензии обращены ко мне. С момента появления матери в доме мальчик почувствовал, что я не занимаюсь им.

— Михал, — ласково сказала я. — Мы не должны говорить, что любим друг друга. Мы ведь знаем об этом…

— Я ей тоже не должен этого говорить, — выкрикнул он. — Потому что не люблю ее.

— А ты любишь свою ногу или руку?

— Нет, — удивленно ответил он.

— Видишь, а попробуй без них жить. Так же и с твоей мамой. Это твоя мама. Она тебя родила.

— Но ее не было… А ты была…

Однако после нашего разговора что-то изменилось. Как-то я вернулась с работы домой запыхавшись — ждала трамвая, потом бегала за продуктами, переживая, что твоя жена слишком надолго осталась одна. Я застала ее в возбужденном нервном состоянии и подумала: она чего-то, видно, испугалась. Прижала ее к себе, гладила подрагивающие плечи.

— Уже все хорошо, Марыся, все в порядке, — сочувственно повторяла я.

Она высвободилась, явно собираясь мне что-то сказать, но не могла. Наконец дрожащими руками вынула из-под подушки красочный рисунок: дом, забор, дерево и солнце с лучами.

— Это Михал нарисовал?

Она закивала, а потом показала на себя. И я все сразу поняла. Михал сделал рисунок специально для нее. Она тяжело переживала это эмоциональное потрясение. И ни в этот, ни на следующий день не могла ничего проглотить. Мы хотели везти ее в больницу, но ей вдруг стало лучше, а потом Марыся сама проглотила четверть тарелки бульона.

— Видишь, — сказала я Михалу, — каким лекарством может быть доброта.

А он, как бы застыдившись, тихо проговорил:

— Я вовсе не добрый.

Мне стало его жалко. Никто из нас не мог приспособиться к этой ситуации. Вся наша жизнь вертелась вокруг болезни Марыси, но ей от этого было ничуть не лучше. Но разве у нас был другой выход? Пару раз появлялась ее сестра из Кракова, но ее совершенно не радовала перспектива забрать Марысю к себе. Она сказала, что у нее двое детей, они с мужем оба работают и ей требуется какой-нибудь помощник. Мы согласились оплачивать эту помощь, но все наши планы рухнули, потому что при одном лишь намеке на отъезд Марыся впала в кому. Мы думали, это конец. «Скорая» долго не приезжала. В больнице ее откачали. То, что она оказалась там, являлось для нас укором, хотя мы навещали ее каждый день и вскоре забрали домой.

Прошли месяцы. Как-то вечером я помыла ванну и искупала сначала Марысю. Для меня каждый раз было испытанием видеть перед собой ее обнаженное тело. Тонкие, как прутики, руки и ноги, почти детская фигурка, обозначенная острыми ребрышками, сморщенные пожелтевшие груди с высохшими сосками. Марысю нельзя было оставлять в ванной одну — она могла потерять сознание. Из-за того, что я была обязана присутствовать там, я очень нервничала. Марыся отдавала себе отчет в том, что она — неполноценная женщина, и смирилась с этим. А может, мне это только казалось? Что я в действительности знала о ней? Иногда ее глаза наполнялись слезами, плечи начинали вздрагивать. Кого она оплакивала? Себя? Потерянного мужа или избегающего ее сына? Михал старался, даже очень, но ощущал физическое нежелание быть рядом с матерью. По существу, он перебрался в нашу комнату, делал там уроки, играл, возвращаясь к себе только на ночь. Я помогла Марысе обтереться, надела на нее ночную рубашку и позвала тебя, чтобы ты проводил ее в комнату.

Когда ты вернулся назад, я смывала в ванной макияж. Должно быть, я выглядела смешно с одним накрашенным глазом, но ты этого не заметил. Уже полгода, как мы не занимались любовью. Мы больше не могли этого выдержать. В конце концов физиология напомнила о себе. Ты повернул ключ в дверях, и мы неожиданно бросились друг к другу в объятия.

Ты развязал на мне халат, под которым ничего не было. Начал неистово целовать мои груди, живот. Я чувствовала прикосновение твоего языка, и мое желание было настолько сильным, что я могла только приглушенно стонать. Мы занимались любовью, стоя посреди развешанного на веревках чужого белья — широкие кальсоны портного, розовый бюстгальтер его жены. Ты еще минуту держал меня в объятиях, потом отпустил. Неожиданно, почувствовав слабость в ногах, я присела на край ванны. Я видела твое изменившееся лицо. Ты тоже выглядел побежденным.

Жизнь вчетвером временами казалась невыносимой, но неожиданно наступившая развязка выглядела как жестокая шутка. Был тысяча девятьсот сорок восьмой год. В один из ноябрьских вечеров ты пошел на улицу вынести мусор. Вскоре раздался звонок. Я подумала, что ты забыл ключи, но за дверями стояли двое незнакомых мужчин. На них были одинаковые плащи и фетровые шляпы. «Сиамские близнецы», — с отвращением подумала я. Они спросили тебя.

— Мужа нет.

— А когда вернется?

— Не знаю, — ответила я, лихорадочно соображая, как тебя предупредить.

Понимая, что нельзя сделать ни одного неверного шага, например послать за тобой Михала, я рассчитывала на чудо. Они поинтересовались, могут ли войти в квартиру и кое-что осмотреть.

— Есть ли у вас право на обыск? — спросила я.