— А вот если однажды я… Нет, даже не я, а вот, скажем, Петрухин заявится к тебе в следственный, не комитет, но кабинет и скажет: дружище, тут такое дело, надо бы одного человечка покрутить. И чего? Пошлешь его?
— Ну, допустим, персонально Димку… нет, не пошлю, — не сразу признался Купцов.
Виктор Альбертович, похоже, ожидал подобного ответа:
— Во-от! — довольно отозвался он. — А вот с этого, братец ты мой, все и начинается! Вишь как: ты еще погоны не нацепил, а уже готов помогать… прихвостню Брюнета.
— Виктор! Хорош паясничать, а?
— А разве я паясничаю? Я к чему веду-то?
— И к чему же?
— Вот, допустим, ты у нас честный — ты только одному бандитскому прихвостню будешь помогать. А другой, тот, который похуже, — он двоим. А следующий — троим. А всё это, заметь, твои боевые товарищи! Которые с тобой в одном кабинете сидеть будут. И что, не войдешь в их положение?
— Не знаю, — с тоской ответил Купцов.
Интонационно уловив оную тоску, Виктор Альбертович решил не «добивать» инспектора и уже вполне миролюбиво сказал:
— Ладно, забьем для ясности. Кстати, подписал я сегодня заявления об уходе — и твое, и Янкино. Но учтите! Две недели, согласно трудового законодательства, вы у меня отработаете. И ни минутой меньше. Ясно?
— Ага.
— На свадьбу-то хоть покличете? Или западло с криминалитетом связываться?
— Виктор!..
20:17 мск
К началу девятого ряды гуляющих на дне рождения Лилечки слегка поредели. Улучив момент, сбежал с праздненства Вадим Спиридонович, вытянувший фант с предписанием «открыть окно и громко крикнуть: менты — козлы!» Столь же незаметно, по-английски, удалилась дама «Петрухин-так-и-не-понял-откуда». Наконец, физически пребывал, но при этом астрально отсутствовал Валентин Арнольдович — изрядно накачавшись, он сейчас мирно спал на диванчике.
Так что до финальной точки в увлекательной игре в фанты из числа по-настоящему благодарных зрителей добрался один лишь Петрухин. А «точка» планировала стать по-настоящему ударной, поскольку имениннице предстояло исполнить фант «забахать стриптиз».
— Ну, Лилька, давай! Зажги! — азартно подначивала «дама из канцелярии». — Утри нос нам, старым клюшкам!
— Легко! — с вызовом откликнулась Левченко. К этому моменту ее уже заметно штормило. — Только… Только надо же какой-то шест?
— Такой подойдет? — предложила Виктория Ивановна, вытаскивая из-за шкафа намотанное на древко раритетное знамя победителя соцсоревнования.
— Вау! Класс! Димасик! Поможешь мне?
— Раздеться?
— Раздеться я пока еще сама в состоянии, — пьяно расхохоталась Лиля. — Шест подержишь?
— С превеликим удовольствием!
Петрухин вышел на середину комнаты и на вытянутой руке выставил импровизированный шест. Устьянцева поколдовала с магнитолой, сыскала достойный диск, врубила гениальный медляк от гениального Леонарда Коэна и…
…и понеслась душа в рай…
Dance me to the end of love,
Dance me to the end of love…
[27]
Лиля танцевала вполне профессионально. Стройная, длинноногая, с четко выраженными талией и грудью, каковые сейчас умопомрачительно подчеркивало облегающее тело короткое черное платье, она прекрасно знала себе цену. Будучи в курсе за ту нехитрую истину, что женщина, которая не подчеркивает своих преимуществ, обычно проигрывает. А сегодня Лиля вознамерилась обязательно победить и заполучить в качестве приза… Петрухина. Нет, оно конечно: в личной коллекции Левченко к тому времени мужчин было немало. Но вот «мужчин настоящих» — раз-два и обчелся.
К слову, Дмитрий, даром что недавно возвернулся в прежний семейный статус, в эти минуты отчетливо испытывал определенного рода возбуждение в… хмм… чреслах. Ничего не поделаешь, как некогда высказался пьяный попик в «Неуловимых»: «Все мы немощны, ибо человеце суть».
Танцуя, в какой-то момент Лиля приблизилась к Петрухину, эротично облизав губы, прошептала: «Поможешь?» — и, грациозно развернувшись, прогнулась станом. Молния на платье в самом деле была расположена в таком месте, что и в трезвом состоянии расстегнуть непросто. Что уж там говорить за состояние подпития?
Инспектор сглотнул подступивший к горлу пересохший ком и буквально кончиками пальцев «помог». Секундами спустя черное платье упало на пол, и взору восхищенных зрителей предстало загорелое налитое девичье тело в узких прозрачно-черных трусиках и под стать им бюстгальтере.
— Браво! — воскликнула Виктория Ивановна.
Которая, оказывается, уже давно снимала сие шоу-действо на камеру своего мобильника.
Show me slowly
What I only know the limits of,
Dance me to the end of love…
[28]
Раззадоренная Лилия, завораживающе двигаясь в такт не менее завораживающей музыки, медленно протянула руки за спину и расстегнула застежку лифчика. Белые по контрасту с остальной загорелой кожей груди ее вырвались на свободу, округлились и уставились темными глазищами сосков аккурат на Петрухина.
«О мама миа!» В смысле: «Наташа, родная! Прости, если можешь!» — нервно среагировали на сие движение все те же Петрухинские… чресла.
И вот здесь Левченко допустила непростительную оплошность: для пущего, по-видимому, куражу она подхватила со столика ближайший недопитый бокал с шампанским, залпом опустошила и…
…и согнулась в три погибели — закашлявшись и с превеликим трудом сдерживая рвотные позывы.
А виной тому — продолжавший посапывать на диванчике Валентин Арнольдович. Который на финальной стадии своего опьянения пил водку уже не рюмками, но фужерами.
Встревоженные представительницы вспомогательных судейских служб участливо бросились к имениннице. Поддерживая с двух сторон, осторожно, дабы «по дороге не расплескать», они повели ее из комнаты отдыха в комнату дамскую.
Следом, охая, засеменила Зарина Мирзоевна.
— Накиньте на Лильку что-нибудь! — с легкой насмешкой бросила вослед Устьянцева. — А то дежурного кондрашка хватит!
Дижоева вернулась, подхватила с пола Лилькино платье и снова исчезла.
Шалависто покачивая бедрами, Виктория Ивановна подошла к магнитоле, вырубила не допевшего Леонарда Коэна, и в комнате установилась непривычная тишина.
— Ух! На самом интересном месте! — непроизвольно вырвалось у Петрухина.