– На самом деле я отказал ей. Я хочу сказать, она ведь не красавица, да и кто захочет платить за девчонку, которая не слышит, чего ты от нее хочешь? Я согласился только потому, что она настаивала. Но это же понятно: раз уж она решила взять на себя долг, значит он ее. Или не так?
Я не ответил. У меня не было ответа. Черт. Кто-то сочинил историю, а ведь моя была намного лучше.
– Датчанин! – крикнул я по направлению к лестнице. – У тебя есть огонь?
Не сводя глаз с лестницы, он переложил пистолет в левую руку, а правой рукой достал зажигалку. Мы, люди, рабы привычек. Он бросил ее мне. Я поймал ее в воздухе. Грубый чиркающий звук. Я поднес желтое пламя к сигарете и подождал, когда оно втянется в табак, но оно не колыхалось. Я подождал немного, потом поднял большой палец, зажигалка отключилась, пламя исчезло.
Я огляделся. Кровь и стоны. Каждый был занят своим делом. Кроме Кляйна, который был занят моим. Я поймал его взгляд.
– Ты пойдешь первым, – сказал я.
– Чего?
– Ты первым пойдешь вверх по лестнице.
– С чего это?
– А какого ответа ты ждешь? Потому что у тебя обрез?
– Можешь его взять.
– Не поэтому. А потому что я сказал, что ты пойдешь первым. Я не хочу, чтобы ты находился позади меня.
– Какого черта. Ты что, мне не доверяешь?
– Я тебе доверяю, и поэтому ты пойдешь первым. – Я даже не пытался сделать вид, что направляю пистолет не на него. – Датчанин! Подвинься, Кляйн выходит.
Кляйн долго не отводил от меня глаз.
– Я тебе это припомню, Юхансен.
Он сбросил обувь, быстро вышел на лестницу и, пригнувшись, стал в полутьме пробираться вверх по каменным ступенькам.
Мы смотрели ему вслед. Мы увидели, как он остановился и резким движением выпрямился, и его голова на мгновение высунулась над последней ступенькой лестницы и снова опустилась. Он точно никого не увидел, потому что выпрямился и стал подниматься выше, держа обрез двумя руками на уровне груди, как какой-нибудь гитарист из Армии спасения. Он остановился на последней ступени лестницы, повернулся к нам и подал знак подниматься.
Я остановил Датчанина.
– Погоди немного, – прошептал я и сосчитал до двух.
Звук выстрела раздался на полутора.
Пуля попала в Кляйна и подбросила его над краем лестницы.
Он упал на середину лестницы и поехал к нам. Он был таким мертвым, что ни один мускул его тела не был напряжен, он стекал вниз благодаря силе притяжения, как дрожащий кусок свежей говяжьей вырезки.
– Это ж надо… – прошептал Датчанин, глядя на труп у своих ног.
– Эй! – крикнул я. Мой возглас заметался от стенки к стенке, как будто на него ответили. – Your boss is dead! Job is over! Go back to Russia! No one is gonna pay for any more work here today!
[4]
Я подождал. Потом прошептал Датчанину, чтобы он поискал ключи от машины Пине. Он принес их, и я забросил связку на самый верх лестницы, так что они скрылись из виду.
– We are not coming out until we hear the car leaving!
[5]
– прокричал я.
Я ждал.
Тогда раздался ответ на ломаном английском:
– I don’t know boss is dead. Maybe prisoner. Give me boss, I will leave and you will live
[6]
.
– He is very dead! Come down and see!
[7]
– Ha ha. I want my boss come with me
[8]
.
Я посмотрел на Датчанина.
– Что дальше? – прошептал он, как будто эта фразочка стала у нас чертовым припевом.
– Мы отрежем голову, – сказал я.
– Что?
– Пойди и отрежь голову Хоффманна. У Пине есть нож с зазубринами.
– Э-э… А какого Хоффманна?
Он что, спятил?
– Даниэля. Его голова – наш проходной билет, понял?
Я видел, что он не понял. Но он сделал то, что я велел.
Я стоял в дверях, следил за лестницей и слушал тихий разговор в помещении за моей спиной. Можно подумать, все успокоилось. Я решил попытаться понять, о чем я думаю. Как обычно в стрессовых ситуациях, в голову лезли какие-то безумные и бесполезные вещи. Как, например, наблюдение, что при съезде вниз по лестнице пиджак Кляйна так вывернулся, что на подкладке показалась бирка фирмы по прокату костюмов. Теперь в пиджаке было столько дыр, что его, скорее всего, не примут обратно. Или что, во всяком случае, у Хоффманна, Пине и Кляйна не будет проблем с логистикой: они уже в церкви и для каждого из них здесь имеется свободный гроб. Что мне дали места в самолете перед крылом, место у окна предназначалось Корине, чтобы она могла увидеть Париж, когда самолет будет садиться. Ну и еще пара полезных мыслей. Что сейчас делает парень с нашей машиной? По-прежнему ждет нас на дороге, ведущей к церкви? Если он слышал выстрелы, то понял, что последние были произведены из автоматического оружия, которого не было в нашем арсенале. Если последние выстрелы, которые ты услышал, произведены врагом, это всегда плохо. Ему были отданы четкие распоряжения, но сумеет ли он сохранить голову холодной? Слышал ли еще кто-нибудь выстрелы? Где сейчас находился могильщик? Наша работа заняла очень много времени, – сколько времени осталось до того, как нам придется убираться отсюда?
Датчанин подошел к выходу на лестницу. Он был бледным. Но все же не таким бледным, как кожа у краешка волос головы, болтавшейся у него в руке. Я убедился, что это правильный Хоффманн, и велел Датчанину забросить голову на верх лестницы.
Датчанин намотал волосы головы на руку, разбежался, махнул рукой вдоль туловища, как при игре в боулинг, и бросил. Голова с развевающимися волосами взлетела вверх, но под очень острым углом, и поэтому, ударившись о потолок, свалилась обратно на ступеньки и, подпрыгивая, прикатилась вниз. При этом она издавала странные щелчки, похожие на звук трескающейся скорлупы сваренного вкрутую яйца.
– Надо просто прицелиться получше, – пробормотал Датчанин, снова схватил голову, поставил ноги вместе, закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и сделал два глубоких вдоха.
Я понял, что вот-вот сойду с ума, когда чуть не расхохотался, глядя на него. Потом он открыл глаза, сделал два шага вперед, махнул рукой, отпустил. Человеческий череп весом четыре с половиной килограмма по красивой изогнутой траектории долетел до конца лестницы, упал на пол и покатился по коридору.