Русский лабиринт - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Дарин cтр.№ 112

Уф-ф… тормозим, тормозим, тормо… а, хрен вам – не упал! Вот, теперь рулим в эту хижину. Четыре с лишним часа уже катаюсь, время есть. И пить. Nuns est bibendum! [21] Как и планировалось – посижу до пяти, до шести, пока стемнеет. Потом последний рывок под свет фонарей. Не на каждой трассе такой финиш, конечно. Ночной снег искрится по-другому. Не блестит, как днем, а как-то переливается. Сияет. Даже в такую метель, хотя поутихло вроде. Значит, к вечеру совсем успокоится, а завтра, глядишь, и солнце увидим. Так, пошкандыбали к столику – там, за баром у камина. Отличное место, повезло. А вот с компанией за столом напротив, кажется, не очень повезло. Наших даже не видно издалека – их слышно издалека. Три мажорных юнца и три девицы одной породы – блондоской. Ну что за блядский смех! Что-то похожее слышал недавно. Какой-то урчащий от самодовольства. Самим получать кайф от гор мало – надо убедить всех остальных, что им кайфовей всех. И даже убедить в этом сами горы. Все компании шумные, но наши шумные особенным шумом… гвалтом даже. Да, наши не шумные, наши гвалтные! Остальные шумят для себя, наши – напоказ. Позвони сейчас кому-нибудь, не поверят, что за границей. Ишь, разорались! По децибелам вроде бы одинаково с местными, а по интонациям противнее. Правда, сморкаются тише.

– Нет, там было еще круче. Витя подъезжает как-то к дому, а место занято каким-то азером. Слово за слово, этот ара выходит из тачки и бьет Витю молотком прямо в череп. Прикиньте – по темени молотком! При этом жена евоная спускает на Витю какого-то пса-монстра, ну, чуть ли не мастифа. Эта собака Баскервилей вцепляется в Витину руку и прокусывает насквозь. – И че? – Надо знать Витю. – Это такой бычара за два метра… тебя, Лариса, в карман положит, не заметит… не, реально. – Он спортсмен, этот Витя? – Он не спортсмен, он сам спорт. О спорт, ты Витя!

Пока ржут, надо пожрать уже. Как смешно написано, не на немецком даже, на австрийском. Fua’n kloanen Hunger [22] . Ну и чем тут удалить kloanen Hunger? Отличается, как русский от мовы. Ну, жареные сосиски, что же еще. Шнапса, пожалуй, не нужно, снова грохнешься на спуске. Глинтвейн для согрева и Almdudler [23] для утоления жажды. Кофе, пожалуй, позже. Ну, надо же, молотком в голову из-за стоянки для машины. «О спорт, ты Витя…»… полный писец!

– И че? – Ну, Витя, с собакой на руке, другой рукой вынес этого азера в нокаут. Тот потом очухался и подал в суд. Мы все говорили ему, этот просто так не оставит, предпринимай чего-нибудь. Но Витя всегда пофигистом был. Вот так тупо на шесть лет и загремел. – А собака? – Какая собака? Ну, эта… Баскерлей. – Баскервилей, что ли? Которая в Витю вцепилась? – Ну да. – Собаке он челюсть свернул, когда вторая рука освободилась. – А… и что дальше с Витей? – Ничего, сидит. Но не просто сидит, подмял ползоны под себя. Вступился там за кого-то, объединил крепких мужиков. – Нравится ему в тюрьме, наверное.

Да уж… кесарю кесарево, слесарю слесарево. Теперь понятно, почему голоса знакомые – они из моего отеля. Точно, ужинают где-то у меня за спиной. Надо будет столик сменить. А тут уже не сменишь – все забито. Будто по всему Планаю обеденный перерыв. Хотя чему удивляться – в такую погоду всех к очагу тянет. Пожалуй, не буду я тут дотемна сидеть. Пообедаю и вниз. Сувениры пойду куплю, пока погоды нет. Егора нет, золота нет, погоды нет, бабы нет… убей его, Шилов!

День 3-й

Наконец-то солнце! Так кататься как-то поискристее будет. Сегодня план такой – с вершины сразу на Hochwurzen. Нет, там скучные склоны, это лучше на завтра. Сегодня проводим день на Haus Kaibling [24] . Я эту гору прошлые разы не полностью облазил. Ну, сегодня наверстаем. Кто соседи по кабинке? Странный язык какой-то… венгры, что ли… или поляки? Еще Польска не сгинела. Нет, и не поляки. Впрочем, какая разница. Чем непонятней, тем лучше. Есть надежда, что разговор о чем-то умном. Интересно, если бы люди моего поколения в юношеские годы знали перевод текстов песен «Абба», «Бони М», «Сикрет Сервис» и прочая и прочая, гонялись бы они за их дисками и записями? Убогие же тексты. На уровне нашей сегодняшней попсы. Муси-пуси по-английски. Незнание сохраняет очарование. Только у Битлов есть поэзия. И то в лучших вещах. И то – у Леннона. Что практически – одно и то же. Не зря же именно его застрелил Чэпмэн. А ведь на свободе уже или только просится? Вот ведь время как летит-то. Но одно верно – не зря именно Леннона. Потому что поэт. Потому что поэзия – это горы. А теперь каждая мышь может надеть горнолыжные ботинки и сесть в подъемник. Ну и катайтесь, скользите, наполняйтесь восторгом, но не срите вслух своим мелким мышиным пометом! А кому-то и этого мало. И тогда свое унижение – как это? он поэт, он смеет нас учить любви? Он смеет учить нас добру и красоте? Он смеет нас учить горам? – смывается простым нажатием курка. Он знает смысл жизни – пусть узнает смысл смерти. Hapiness is a warm gun… [25] накликал Джон. И твой убийца – мышь по имени Чэпмен – почувствовал себя на секунду горой… и на эту секунду стал счастливым. Навел ты свою судьбу прямой наводкой, Джон… А кто-то из рок-музыкантов недавно заявил – по радио передавали – что хорошо, если б Чэпмэн вышел. Может, он выстрелит наконец в Боно?

Что неизбежно – это Mittelstation. В жизни у каждого тоже есть такая… станция. Время решать – выйти здесь, пока не увлекло на вершину, довольствоваться сделанным и добытым или ехать дальше наверх, где ветренее и круче? Но где раздольнее глазу и душе. Где свободнее. Даже нет – вольнее. В горах редко кто сходит на Mittelstation, а вот в жизни наоборот. Но я не вышел. Ни в жизни, ни тем более – здесь. При наверх, а там судьба распорядится. А Леннона все равно чертовски жаль. Кстати, о покойниках. Вчера в городе тоже хоронили – какого-то авторитетного пожарника из местных. Полдня хоронили, пока я тарелку сувенирную искал, под звон колоколов. Сначала было похоже на какой-то юбилей общины – колонной с флагами туда прошли, обратно, у ратуши речи стали произносить. И только в кафе, с добытой тарелкой и магнитиком на холодильник, когда мимо прошла процессия, уже видно, что траурная, полюбопытствовал у официантки. Она и сказала про пожарника. Веселые эти маленькие альпийские городки: если кто помрет из начальства – встречи с покойником не минуешь. Причем неоднократно: на исходе третьего кофе процессия снова прошла мимо окна – в обратном направлении. И колокола не унимаются. Уважаемый человек был, значит. Наверное, не одного из огня спас. У нас так только артистов народных и воров в законе хоронят, чтобы пожарных – не слыхал. А вот справедливо было бы так, чтобы каждый умирал на своем посту – пожарник в огне, артист – на сцене, генерал – в сражении (милицейский – от бандитской пули, вор – от милицейской пули). Строитель – под обломками здания, плотник пусть падает насмерть со стропил, спортсмен – от вида спорта. Кто на ринге, кто в горах. Тьфу, типун мне на язык. Хотя тут я – любитель, мне другая смерть положена. Но мысль интересная – у настоящего профессионала не только жизнь, смерть тоже должна быть профессиональной. Чтобы у человека был выбор. Чтобы думал о смысле смерти. Правда, неясно, как быть с политиками и банкирами. Надо поразмыслить за ужином. Но в обоих последних случаях это должно быть что-то ужасное. Все, хватит о веселом, приехали.