Манипуляция сознанием. Век XXI - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Кара-Мурза cтр.№ 24

Главной задачей этой школы стало искоренение «туземного» языка своих народов. Философы используют не совсем приятное слово «туземный» для обозначения того языка, который естественно вырос за века и корнями уходит в толщу культуры данного народа – в отличие от языка, созданного индустриальным обществом и воспринятого идеологией. Этот туземный язык, которому ребенок обучался в семье, на улице, на базаре, стал планомерно заменяться «правильным» языком, которому стали обучать платные профессионалы, – языком газеты, радио, а теперь телевидения.

Язык стал товаром и распределяется по законам рынка. Французский философ, изучающий роль языка в обществе, Иван Иллич пишет: «В наше время слова стали на рынке одним из самых главных товаров, определяющих валовой национальный продукт. Именно деньги определяют, что будет сказано, кто это скажет и тип людей, которым это будет сказано. У богатых наций язык превратился в подобие губки, которая впитывает невероятные суммы». В отличие от туземного, язык, превращенный в капитал, стал продуктом производства, со своей технологией и научными разработками [11] .

Во второй половине XX века произошел следующий перелом. Вот результат исследования лингвистов, проведенного в Торонто перед Второй мировой войной. Тогда из всех слов, которые человек услышал в первые 20 лет своей жизни, каждое десятое слово он услышал от какого-то «центрального» источника – в церкви, школе, в армии. А девять слов из десяти услышал от кого-то, кого мог потрогать и понюхать. Сегодня пропорция обратилась – 9 слов из 10 человек узнает из «центрального» источника, и обычно они сказаны через микрофон.

Но в чем главная разница «туземного» и «правильного» языка? «Туземный» рождается из личного общения людей, которые излагают свои мысли – в гуще повседневной жизни. Поэтому он напрямую связан с диалогом и со здравым смыслом (можно сказать, что голос здравого смысла «говорит на родном языке»), «Правильный» язык – это язык диктора, зачитывающего текст, данный ему редактором, который доработал материал публициста в соответствии с замечаниями совета директоров. Это безличная риторика, созданная целым конвейером платных работников. Это односторонний поток слов, направленных на определенную группу людей с целью убедить ее в чем-либо.

Здесь берет свое начало «общество спектакля» – этот язык «предназначен для зрителя, созерцающего сцену». Язык диктора в новом, буржуазном обществе не имел связи со здравым смыслом, он нес смыслы, которые закладывали в него те, кто контролировал средства массовой информации. Люди, которые, сами того не замечая, начинали сами говорить на таком языке, отрывались от здравого смысла и становились легкими объектами манипуляции.

Как создавался на Западе «правильный» язык? Начало этому положила наука. Уже первые специалисты, которые во время Великой французской революции назвали себя идеологами, определили две главные сферы духовной деятельности человека, которые надо взять под контроль, чтобы программировать его мысли – познание и общение. В том «курсе идеологии», который они собирались преподавать правящей элите Франции, было три части: естественные науки, языкознание («грамматика») и собственно идеология.

Из науки в идеологию, а затем и в обыденный язык перешли в огромном количестве слова-«амебы». Они настолько не связаны с конкретной реальностью, что могут быть вставлены практически в любой контекст, сфера их применимости исключительно широка (возьмите, например, слово прогресс). Это «прозрачные» слова, как бы не имеющие корней, не связанные с вещами (миром). Они делятся и размножаются, не привлекая к себе внимания – и пожирают старые слова. Они кажутся никак не связанными между собой, но это обманчивое впечатление. Они связаны, как поплавки рыболовной сети – сети не видно, но она ловит, запутывает наше представление о мире.

Важный признак этих слов-амеб – их кажущаяся «научность». Скажешь коммуникация вместо старого слова общение или эмбарго вместо блокада – и твои банальные мысли вроде бы подкрепляются авторитетом науки. Начинаешь даже думать, что именно эти слова выражают самые фундаментальные понятия нашего мышления. Слова-амебы – как маленькие ступеньки для восхождения по общественной лестнице, и их применение дает человеку социальные выгоды.

Это и объясняет их «пожирающую» способность. В «приличном обществе» человек обязан их использовать. Это заполнение языка словами-амебами было одной из форм колонизации *– собственных народов буржуазным обществом. Замещение смысла слов было в идеологии буржуазного общества тайной – не меньшей, чем извлечение прибавочной стоимости из рабочих. Как пишет Иллич, на демистификацию языка наложен «внутренний запрет, страшный, как священное табу».

Особого рода искусственным языком является политический язык. Любой политический язык имеет свой жаргон, понятный только «своим». Он содержит много слов-символов и служит сигнальной системой, позволяющей отличить «своих» от «чужих». В этих словах-сигналах, словах-символах закодирован смысл, доступный только представителю «своей» политической субкультуры. Принять «чужой» язык, не понимая, как правило, смысла слов-символов, в политике значит заведомо обречь себя на поражение. Освободительную и укрепляющую роль всегда играет естественный родной язык.

Тургенев писал о русском языке: «во дни сомнений, в дня тягостных раздумий… ты один мне поддержка и опора». Когда в октябре 1941 г., во время наступления немцев, было решено ввести в Москве осадное положение, на утверждение Сталину принесли проект приказа. Он приписал к нему вводную строчку: «Сим уведомляется». Давно не употреблявшееся слово сим придало приказу совершенно особое звучание, затронуло глубинные слои коллективной исторической памяти людей, соединило события момента с вехами тысячелетнего пути народа.

Чтобы лишить человека этой поддержки и опоры родного языка, манипуляторам совершенно необходимо если не отменить, то хотя бы максимально растрепать «туземный» язык. Отрыв слова (имени) от вещи и скрытого в вещи смысла был важным шагом в разрушении всего упорядоченного Космоса, в котором жил и прочно стоял на ногах человек Средневековья и древности. Начав говорить «словами без корня», человек стал жить в разделенном мире, и в мире слов ему стало не на что опереться.

Создание этих «бескорневых» слов стало важнейшим способом разрушения национальных языков и средством атомизации общества. Русский языковед и собиратель сказок А.Н.Афанасьев подчеркивал значение корня в слове: «Забвение корня в сознании народном отнимает у образовавшихся от него слов их естественную основу, лишает их почвы, а без этого память уже бессильна удержать все обилие слово-значений; вместе с тем связь отдельных представлений, державшаяся на родстве корней, становится недоступной».

Каждый крупный общественный сдвиг потрясает язык. В частности, он резко усиливает словотворчество. О необходимости «переименовании вещей» в революционные эпохи писал Г.Лебон: «Когда после разных политических переворотов и перемен религиозных верований в толпе возникает глубокая антипатия к образам, вызываемым известными словами, то первой обязанностью настоящего государственного человека должно быть изменение слов».