Опыты любви - читать онлайн книгу. Автор: Ален де Боттон cтр.№ 53

1. Одна арабская пословица гласит, что душа путешествует со скоростью верблюда. Пока нас без передышки гонит вперед расписанное между сегодняшними делами настоящее, наша душа, вместилище сердца, плетется позади, отягощенная грузом памяти. Если каждая любовная связь добавляет что-то к этому грузу, навьюченному на верблюда, мы должны быть готовы к тому, что душа замедлит ход в прямой пропорции к значительности груза любви. Ко времени, когда моя душа смогла наконец освободиться от сокрушающего веса воспоминаний, Хлоя уже почти убила моего верблюда.

2. С уходом Хлои у меня пропало всякое желание поддерживать связь с настоящим. Я жил прошлым, — другими словами, я все время возвращался к своей жизни, какой она была с ней. Мои глаза никогда по-настоящему не открывались, их взгляд был обращен назад и внутрь, в глубины памяти. Я чувствовал в себе желание провести всю оставшуюся жизнь, следуя за верблюдом, петляющим между барханами памяти, останавливающимся у чудесных оазисов, чтобы углубиться в страницы, испещренные образами лучших дней. Настоящее ничего не сулило мне, прошлое стало единственным временем, в котором я мог жить. Разве настоящее в сопоставлении с ним могло быть чем-то, кроме издевательского напоминания о человеке, который ушел безвозвратно? Что могло предложить будущее, кроме разве что еще более жуткого отсутствия?

3. Когда у меня получалось погрузиться в воспоминания, я иногда переставал отдавать себе отчет в настоящем без Хлои, вдруг воображая, что никакого разрыва не было и мы до сих пор вместе, что я могу позвонить ей в любое время с предложением пойти в «Одеон» посмотреть фильм или отправиться на прогулку в парк. Я предпочитал не думать о том, что она приняла решение поселиться с Уиллом в маленьком городе на юге Калифорнии, разум отказывался от передачи сообщений о действительности в пользу мечты об идиллических днях, наполненных восторгами, любовью и смехом. В такие минуты совершенно внезапно вдруг являлось нечто такое, что с силой швыряло меня обратно в лишенное Хлои настоящее. Звонил телефон, и пока я шел взять трубку, мне на пути (как в первый раз и со всей болью свежей утраты) попадалось опустевшее теперь место в ванной, где Хлоя обычно оставляла свою щетку для волос. И отсутствие на месте щетки ударяло как нож в сердце — невыносимое напоминание о том, что Хлоя ушла.

4. Трудность забыть ее усугублялась тем, что в окружающем мире оставалось еще много вещей, которые нас объединяли и в которых она все еще присутствовала. Чайник у меня на кухне мог вдруг вызвать воспоминание, как Хлоя наполняла его, тюбик с томатной пастой на полке в супермаркете мог по совершенно необъяснимой ассоциации напомнить мне похожий поход за покупками несколько месяцев назад. Пересекая однажды поздно вечером Хаммерсмитскую эстакаду, я вдруг мог вспомнить, как ехал по этой дороге такой же дождливой ночью, только рядом со мной в машине была Хлоя. Порядок, в котором на моем диване лежали подушки, напоминал о том, как она клала на них голову, когда уставала, словарь на моей книжной полке говорил о ее страсти смотреть в словаре слова, которых она не знала. Несколько раз в неделю, когда мы имели обыкновение делать что-то вместе, возникало жуткое ощущение пустоты при сравнении прошлого и настоящего: субботнее утро воскрешало в памяти наши походы в музей, вечер в пятницу — клубы, где мы бывали вместе, вечер в понедельник — определенные теле-программы…

5. Физический мир не давал мне забыть. Жизнь более жестока, чем искусство, поскольку последнее обычно гарантирует, что состояние окружающего мира отражает состояние души действующих лиц. Если кто-нибудь в пьесе Лорки произносит реплику о том, как низко нависло небо, каким оно стало серым и темным, это не невинные метеорологические наблюдения, а психологический символ. Жизнь не дает нам в руки подобных маркеров — налетает шторм, и, вместо того чтобы он стал предвестником смерти и краха, человеку во время него открывается любовь и истина, счастье и красота, а дождь все время хлещет в стекло. Точно так же прекрасным теплым летним днем на очередном повороте дороги автомобиль на мгновение выходит из-под контроля и врезается в дерево с фатальными последствиями для тех, кто в нем ехал.

6. Но внешний мир не последовал за переменой моих настроений; здания, которые служили фоном для моего романа и в которые я вдохнул душу, наделив их чувствами, связанными с ним, теперь упорно отказывались сменить свой вид и прийти в соответствие с моим внутренним состоянием. Те же деревья обрамляли подъезд к Букингемскому дворцу, те же дома с оштукатуренными фасадами тянулись вдоль жилых улиц, тот же Серпентайн тек через Гайд-парк, то же самое небо было облицовано тем же голубым фарфором, те же машины ехали по тем же улицам, те же магазины торговали почти теми же самыми товарами, продавая их почти тем же людям.

7. Такой отказ меняться напоминал о том, что мир не отражает моей души, но существует независимо, и его существование будет продолжаться без всякой связи с тем, есть в моей жизни любовь или нет, счастлив я или несчастлив, жив или мертв. Нельзя было ждать, что мир станет приспосабливаться к моему настроению или что огромным глыбам камня, формирующим улицы города, есть хоть какое-то дело до моего романа. И пускай они были счастливы послужить декорацией для моего счастья, им совершенно не хотелось рассыпаться в прах теперь, когда Хлоя ушла.

8. Потом я неизбежно начал забывать. Спустя несколько месяцев после разрыва с ней я оказался в той части Лондона, где она прежде жила, и заметил, что мысли о ней потеряли значительную часть той остроты, которую некогда имели, — я даже обратил внимание, что в первый момент даже вообще подумал не о ней (хотя находился прямо по соседству), а о той встрече, которая была мне назначена у ближайшего ресторана. Я понял, что воспоминание о Хлое нейтрализовалось и стало частью истории. И все же это забывание не было свободно от чувства вины. Меня ранило теперь не отсутствие Хлои, а то, что я становился безразличен к нему. Забвение наводило на мысль о смерти, об утрате, о неверности тому, что когда-то было мне так дорого.

9. Я постепенно отвоевывал обратно свое «я», вырабатывались новые привычки, возникала новая личность, не связанная с Хлоей. Моя личность так долго подделывалась под «мы», что возвращение к «я» предполагало почти полное обновление меня самого. Мне требовалось много времени, чтобы выветрились все те сотни ассоциаций, которые у нас были общими с Хлоей. Я должен был прожить месяцы со своим диваном, прежде чем образ ее, лежащей на нем в халате, был вытеснен другим образом — кого-то из друзей, читающего на нем книгу, или брошенного поперек него моего пальто. Я должен был бесконечное число раз по разным поводам пройти через Ислингтон, прежде чем смог представить себе, что Ислингтон не только район, где жила Хлоя, а еще и место, где можно пройтись по магазинам или поужинать. Я должен был физически побывать всюду, заново проговорить все темы разговоров, прослушать все песни и сыграть во все игры, в которые мы играли вместе, чтобы отвоевать их для настоящего, чтобы развеять навеянные ими ассоциации. Но постепенно я забыл.

10. Время сократилось, как аккордеон, который живет в растяжении, но в памяти остается сжатым. Моя жизнь с Хлоей была похожа на кусок льда, который постепенно таял, пока я нес его через настоящее, она была похожа на свежую новость, делающуюся частью истории, и в этом процессе она сжалась до нескольких самых важных деталей. Это напоминало съемки фильма, когда камера делает тысячу кадров в минуту, но большая часть их выбраковывается, другие же таинственным образом отбираются — те немногие, которые отмечены повышенным эмоциональным накалом. Как столетие, сводимое к правлению того или иного папы, монарха или отмеченное какой-нибудь известной битвой, история моей любви уменьшилась до размера небольшого изобразительного ряда (картины носили более случайный характер, чем у историков, но точно так же прошли отбор): выражение Хлоиного лица, когда мы в первый раз поцеловались, светлые волоски на ее руке, ее силуэт на фоне станции «Ливерпуль Стрит», где она ждала меня, ее белый свитер, ее смех, когда я рассказал ей анекдот о русском, едущем в поезде по Франции, то, как она проводила рукой по волосам…