Как я была принцессой - читать онлайн книгу. Автор: Жаклин Паскарль cтр.№ 38

У меня болело все тело и начинала неметь спина. Про себя я горячо молилась, чтобы ребенок не пострадал, и снова и снова клялась себе, что больше никогда в жизни не подвергну его такому риску и не стану провоцировать мужа. Единственное, о чем я должна сейчас думать, – это ребенок. Я пролежала так, всхлипывая, несколько часов. Я плакала о себе, о своем малыше, о жизни, которая ждет его здесь, и о своем муже, которого, как мне тогда казалось, я все еще любила.

Впоследствии Бахрин рассказал всем своим родным, что я неловко оступилась и упала со ступенек крыльца. Мак очень сочувствовала мне и, кажется, не особенно верила объяснениям Бахрина, но она, как и все остальные женщины из их семьи, никогда не осмелилась бы вслух выразить недоверие к словам мужчины, поэтому предпочитала не задавать мне вопросов.

Вместо этого она пригласила деревенскую знахарку по имени Мок Сунг, для того чтобы та позаботилась о моих синяках и ушибах. Мок Сунг оказалась крошечной восьмидесятилетней старушкой со сморщенным, как грецкий орех, личиком и искривленными от старости руками. Она часто разражалась веселым молодым смехом и больше всего на свете обожала телевидение. Мок Сунг приходила раз в неделю и по два часа массировала мне спину с удивительной для такого древнего и крошечного существа силой. Мак с тетей Зейной обычно присутствовали при этом массаже и развлекали меня болтовней. Свекровь рассказала, что за двухчасовой сеанс платит знахарке десять ринггитов, то есть три с половиной фунта. Мне казалась, что это чересчур мало за такую тяжелую работу, и я всегда совала Мок Сунг еще несколько монеток, что, естественно, вызывало неодобрение свекрови и тетки, уверяющих, что я безбожно вздуваю цены.

Эти сеансы массажа были моим единственным физическим контактом за все время беременности. Бахрин уже давно отказался от сексуальных отношений со мной. Когда ему случалось увидеть меня раздетой, он с удовольствием сообщал мне, как ужасно я теперь выгляжу. И даже до беременности он не упускал случая язвительно заметить, что я должна благодарить его за то, что он сделал меня мусульманкой, так как у меня безобразные ноги. «Тебе повезло, что теперь их приходится закрывать, – говорил он. – Ножки у нашего стола и то красивее». В итоге я начала так стесняться собственного тела, что в присутствии мужа старалась прикрыть его даже больше, чем этого требовали мусульманские правила.

Вскоре после падения со ступенек мне удалось выпросить у Бахрина разрешение поближе познакомиться с американкой по имени Фиона. Ее муж, пилот вертолета, временно работал в Тренгану, осуществляя воздушную связь между материком и нефтяными платформами в открытом море. Впервые я познакомилась с Биллом, когда он по ошибке заехал на своей машине в нашу «дворцовую деревню». Меня в качестве переводчика вызвали тетушки, взволнованные появлением в их саду незнакомого белого мужчины. Выяснилось, что Билл пытается найти дом для своей жены и ребенка, которые должны были вот-вот приехать к нему из Америки. После долгих споров и сомнений тетушки решили, что мы должны ему помочь. Главную роль в принятии этого решения сыграла Мак, которая по моим умоляющим глазам, видимо, поняла, как не хватает мне подруги и общения на родном языке. Она захотела сама сообщить об этой новости Бахрину, и я с радостью согласилась.

Бахрин разрешил мне познакомиться с мат саллех («белыми людьми»), как он выражался, но ограничил наше общение с Фионой множеством строгих правил. Я могла разговаривать с ней не более двух часов в неделю. Она не должна была заходить к нам домой в те часы, когда Бахрин бывал дома. Мне строго запрещалось рассказывать Фионе о каких-либо подробностях нашей семейной жизни. Разговаривать с ней разрешалось только о детях, одежде и Америке, и в этих разговорах я должна была как можно реже упоминать о своем австралийском происхождении, а вместо этого всячески подчеркивать тот факт, что я теперь совершенно «омалаилась». На все разговоры о жизни королевской семьи тоже было наложено строжайшее табу. Бахрин пообещал, что, если я нарушу хоть одно из этих правил, он немедленно прекратит нашу дружбу с Фионой. Я знала, что соседям и слугам поручено присматривать за моим поведением и докладывать обо всем Бахрину, поэтому изо всех сил старалась соблюдать все его требования. Я слишком ценила возможность хоть несколько раз в неделю поговорить на родном языке, чтобы рисковать ею ради возможности пожаловаться новой подруге на свою семейную жизнь. К тому же я не видела в этом никакого смысла: изменить ситуацию я все равно не могла. Я принадлежала Бахрину, и мой дом был здесь, рядом с ним, рада я этому или нет.

В результате, общаясь с Фионой, я все время чувствовала себя немного виноватой, особенно когда мне приходилось придумывать разные предлоги, для того чтобы не затягивать наши встречи, не приглашать ее к себе и не рассказывать о жизни во дворце, которая ее очень интересовала. Но зато как чудесно было откровенно поговорить с другой женщиной о вынашивании ребенка и о родах и получить наконец ответы на все свои вопросы. Кроме того, у меня появилась возможность взглянуть на Тренгану чужими глазами. Фионе здесь очень не нравилось, и я не могла осуждать ее за это: белой женщине жилось в Малайзии тяжело и очень одиноко. Европейская одежда, хоть и очень скромная, вызывала повышенный интерес местных мужчин и не защищала Фиону от многочисленных сальностей и оскорблений.

Однажды она пришла ко мне в слезах. Тем утром она пошла со своей маленькой дочерью на пляж, и там они столкнулись с компаний из шести или семи молодых малайцев. С криками «Ангелы Чарли! Ангелы Чарли!» подростки окружили женщину и девочку и начали мастурбировать; это продолжалось несколько минут, пока их не спугнула приставшая к берегу рыбацкая лодка. А ведь Фиона была даже не в купальнике: она пришла на пляж в широких льняных брюках и длинной футболке. Мне пришлось объяснять ей, что многие молодые малайцы, особенно приехавшие из деревень, считают всех женщин со светлыми волосами чем-то вроде проституток и ведут себя с ними соответственно. По-моему, Фиона так до конца и не оправилась от того шока и уж конечно никогда больше не ходила на пляж без мужа.

Я пересказала эту историю Бахрину, а он, к моему изумлению и возмущению, заявил, что Фиона сама это заслужила, раз отправилась на пляж одна. Я возразила, что она была с маленьким ребенком и что, по моему мнению, ей следовало пожаловаться в полицию. В ответ на это Бахрин разразился гневной тирадой о том, что только шлюхи таскаются по пляжам, а порядочные женщины сидят дома и скрывают свое тело под скромной одеждой. Мне следовало бы знать, что заговаривать с мужем на эту тему бесполезно: в конце концов он и мне запретил купаться в море. Напрасно я умоляла его разрешить мне заходить в воду хотя бы в длинном кафтане, надетом поверх купальника. Бахрин считал, что даже эта одежда становится неприличной, когда намокает. Как же быстро он забыл о той чудесной неделе в Куантане, когда на пляже я позировала ему в одном купальнике и с развевающимися на ветру волосами. А теперь я жила всего в сорока метрах от лазурного Южно-Китайского моря и не смела даже окунуться в него.

Наконец, почувствовав, что не в силах больше терпеть эту боль, я попросила у сестры их хваленого веселящего газа, и уже после первого вдоха мне стало легче, а все происходящее в родильной палате начало казаться очень забавным. Видимо, газ вполне заслуживал свое название.