Экспедиция "Тигрис" - читать онлайн книгу. Автор: Тур Хейердал cтр.№ 23

Последние дни царило какое-то безумие. Ни забор, ни сторожа не могли сдержать толпы любопытных. Мы попытались огородить веревкой участок перед плавучей пристанью, чтобы можно было плотничать и без помех проходить на ладью. Куда там! Каждый раз надо было проталкиваться сквозь толпу, встречая решительный отпор со стороны радушно улыбающихся зрителей. Отовсюду к нам тянулись руки с карандашами и клочками бумаги. Людям явно было невдомек, что автографам будет грош цена, если нам не дадут закончить строительство и экспедиция сорвется. Арабов наши каракули на первых порах не занимали; к тому же большинство из них все равно читало только арабскую вязь. Но глядя, как русские и японцы домогаются наших росписей, местные жители тоже решили проявить инициативу, пока мы не уплыли. Одного из индейцев буквально силой оторвали от работы, чтобы он изготовил модель камышовой ладьи для немецкого журналиста. С трех русских плотников, вызвавшихся помочь нам с установкой мостика, тоже требовали автографов. Мы расписывались налево и направо. Наиболее шустрые совали нам сразу по дюжине открыток, чтобы порадовать родных и знакомых. Пока не распишешься, не дадут шагу шагнуть. Мы писали на обрывках бумаги и на кусках берди, на пачках из-под сигарет и блокнотах, на газетах, семейных фотографиях, открытках с видами Варшавы и Будапешта, с портретом Ленина, на паспортах, бумажниках, американских долларах, иракских динарах и спичечных коробках. И смех, и горе! Когда мы поднялись на палубу, чтобы отчалить, те, у кого не нашлось ничего бумажного, словно обезумели. Только я стал в надлежащую позу и приготовился произнести несколько прощальных слов, как молодой араб с борцовским торсом взобрался к нам на борт и рванул рубаху на груди, чтобы я расписался у него прямо на теле. Не успели его оттащить в сторону, как другой молодой араб повис на моей руке и принялся вертеть у меня перед носом каким-то клочком, не давая мне говорить. Я выхватил самописку, чтобы отделаться от него, но он только еще больше разбушевался. Не нужен ему мой автограф — он принес счет за пиво, выпитое кем-то из команды уже после того, как мы рассчитались с гостиницей. Я полез в карман за деньгами, стараясь в то же время изрекать что-нибудь вразумительное в возникшие передо мной микрофоны и слыша свой усиленный динамиками голос. Кто-то шепотом уведомил меня, что единственным человеком, кого я, поднимаясь на борт, обошел рукопожатием, был прежний министр информации. Словом, царила такая сумятица и такая смесь языков, какой здесь не знали с времен Вавилонской башни. Надо было отчаливать. С беспорядочно наваленным на палубе грузом можно разобраться и потом, когда останемся одни и будем спокойно идти вниз по тихой реке...

Но только теперь, когда мы стали на якорь и огородились шестами вдали от Садов Эдема, у нас появилась возможность толком отдохнуть и по достоинству оценить потешные стороны двух недель, прошедших от спуска на воду до старта. Только теперь мог я, удобно прислонясь спиною к мачте, с чашкой арабского чая в руке, присмотреться поближе к пестрой братии, которую собрал для предстоящего приключения.

Так... Ну, он-то здесь случайно — русский плотник, который еще крепил последнюю перекладину к мостику, когда мы отдали швартовы. Славный малый. Юрий перевел, что Дмитрий Кайгородов охотно дойдет с нами до Басры, где находится его место работы. Никто не возражал. Кстати, поможет нам подремонтировать мостик. А пока что плотник забрался в спальный мешок, первоначально предназначавшийся для индийского кормчего, и улегся спать на крыше рубки.

Рулевые весла не требовали присмотра, и мы впервые могли без помех посидеть вместе в полном составе, все одиннадцать, пока ребята один за другим не начнут заползать в уютные рубки, чтобы как следует выспаться.

За столом на палубе сидели и хорошо знакомые, и совсем новые для меня люди. Возраст, считая и мой, — от двадцати до шестидесяти трех лет. И не менее широкий спектр национальностей и характеров.

Вот мой старый друг Норман Бейкер из США. Жилистый крепыш. Ни капли жира, сплошные мышцы. В зимнем пальто — субтильный на вид, в плавках — богатырь. Впервые наши пути скрестились на Таити двадцать лет назад; он пришел туда под парусом с Гавайских островов, я — на экспедиционном судне с острова Пасхи. Ему под пятьдесят. Офицер запаса американских ВМС, а в своей гражданской жизни — строительный подрядчик в Нью-Йорке. На «Ра I» и «Ра II» был моим старшим помощником. С Норманом на борту я чувствовал себя подлинным Ноем: подвижный, как обезьяна, сильный, как тигр, упрямый, как носорог, обладает волчьим аппетитом и в шторм ревет, как слон.

Рядом с ним — наш дюжий русский медведь, Юрий Сенкевич, сорок лет. Сложен, как борец, миролюбив, как епископ, специалист по космической медицине, а со времени нашей последней встречи он еще стал популярным ведущим Московского телевидения. В обеих экспедициях «Ра» Юрий выполнял обязанности судового врача; постепенно стал завзятым путешественником и ведет еженедельную программу «Клуб кинопутешествий», которую смотрят больше ста миллионов советских телезрителей. Любитель пошутить и посмеяться. Уверяет, что это вошло у него в привычку с тех пор, как он летел в Каир, чтобы участвовать в экспедиции «Ра I», и для храбрости глотнул водки. Ибо в моем письме на имя президента Академии наук СССР я просил подобрать советского врача, наделенного чувством юмора.

Карло Маури из Италии, ему тоже под пятьдесят. Участник обоих трансатлантических плаваний на папирусе. Голубоглазый блондин, что твой северный викинг, а благодаря окладистой бороде его скорее, чем меня, можно было посчитать Ноем. Карло — один из самых прославленных итальянских альпинистов, лазил вверх-вниз по самым крутым и высоким скалам на всех континентах; в ряду моих знакомых никто не висел столько на веревках и не связал столько надежных узлов, сколько он. Человек южного темперамента, Карло мгновенно из кроткого агнца превращается в рыкающего льва, а через минуту, глядишь, уже взялся за перо и воспарил на крылатом Пегасе. Умеет обходиться без еды и без комфорта, но не может жить без веревки в руках. Карло была поручена роль экспедиционного фотографа, и ему же предстояло изощряться в изобретении хитроумнейших найтовов и узлов всякий раз, когда рубке, или книце, или стойке рулевого мостика взбредет на ум исполнить твист.

Детлефа Зойцека из ФРГ я прежде совсем не знал. Двадцать шесть лет — один из самых молодых капитанов западногерманского торгового флота, а сверх того ярый спортсмен, инструктор альпинизма в Берхтесгадене. Мне его рекомендовали немецкие друзья, которых я просил подыскать достойного представителя послегитлеровского общества. Приверженец философского натурализма и высоких идеалов, сторонник мира, противник войны, противник насилия и расизма. Сам без нужды рта не раскроет, но умеет внимательно слушать и от души посмеяться над доброй шуткой.

Герман Карраско, пятьдесят пять лет, промышленник и кинолюбитель из Мексики, следил за тем, чтобы мы не скучали. Вот уж про кого нельзя было сказать: какое тело — такая душа! Казалось, этому тучному усачу самое подходящее занятие — сидеть себе под кактусом, надев на голову сомбреро. Пальцем в небо! Лозунг его личной киноколлекции гласит: «Весь мир — моя арена». Сидит в нем этакий живчик, который заставляет Германа несколько раз в год бросать свои каучуковые фабрики в Мехико и странствовать по свету. Это он, нырнув под полярный лед, снимал мексиканского исследователя Рамона Браво, когда его тяпнул за ногу белый медведь. Шрам около глаза — памятка о том, как он свалился с дерева в джунглях Калимантана, снимая орангутангов. Герман сталкивался с акулами в Полинезии и в Красном море; его любительская кинокамера повидала все страны мира, и особенно много кадров снято в КНР. Он мечтал пройти с нами на «Ра», да не вышло, и тогда мы так и не познакомились. Зато теперь я знал его хорошо. Мы шагали вместе по жгучим пескам Нубийской пустыни, снимая наскальные изображения судов додинастической эпохи, и шлепали под проливным дождем на лесистых берегах Мексиканского залива, наводя объектив кинокамеры на пирамиды ольмеков и майя и на статуи доколумбовой поры, изображающие бородатых людей. В Гватемале он жил через дверь от меня в гостинице «Европа», когда страшное землетрясение 1976 года разрушило ее, засыпав нас обломками и убив тех, кто занимал соседний номер, и еще двадцать тысяч человек.