Семь столпов мудрости - читать онлайн книгу. Автор: Томас Лоуренс cтр.№ 122

Вечер начался избытком именно таких забот. Предстояло правильно решить вопрос о ховейтатах. С наступлением темноты мы собрались вокруг очага Ауды, и я долгие часы взывал к этому кругу освещенных пламенем костра лиц, играя на их чувствах всеми известными мне казуистическими приемами, стараясь перехитрить то одного, то другого (в их глазах нетрудно было увидеть вспышку, когда слово достигало своей цели), часто кривя душой, и тратил долгие минуты драгоценного времени на ожидание ответа. Люди племени абу тайи были настолько же тугодумны, насколько крепки физически.

Постепенно я одерживал верх по одному пункту за другим, но аргументы сыпались почти до полуночи, когда Ауда взялся за свой посох и потребовал тишины. Мы прислушались, недоумевая, какую опасность он почуял, но через мгновение услышали какое-то словно ползучее эхо, чередование ударов – слишком глухих, широких, медлительных, чтобы найти отклик в наших ушах. Это было похоже на медленные раскаты далекого грома. Ауда поднял свои натруженные глаза к западу и проговорил: «Английские орудия». Алленби опережал в подготовке, и ее многообещавшие звуки завершили утверждение моей позиции теперь уже без споров.

Утром следующего дня атмосфера в лагере была безмятежной и сердечной. Старый Ауда, чьи затруднения на время отступили, тепло обнял меня, призывая к миру между нами. Наконец, пока я вставал, опершись о лежавшую верблюдицу, он обежал кругом, снова обхватил меня руками и прижал к себе. Я почувствовал ухом жесткую щетину его бороды, когда он прошептал, словно пронесся порыв ветра: «Берегитесь Абдель Кадера». Нас было слишком много, чтобы он мог сказать больше.

Мы двинулись вперед по бесконечным, сверхъестественно прекрасным равнинам Джефера, пока на нас не спустилась ночь у подножия крутого кремневого уступа. Мы устроили привал в кишевшем змеями каменном кармане под деревом. Наши переходы были коротки и неторопливы. Индийцы оказались новичками в таких походах. Они провели долгие недели внутри страны под Веджем, и я опрометчиво решил, что они хорошие наездники, но теперь, на хороших животных, силясь показать себя с лучшей стороны, они могли делать максимум тридцать пять миль за день, что бывало настоящим праздником для всего отряда.

Поэтому каждый день не стоил нам особых усилий и не вызывал напряжения. Благоприятная погода в часы туманных рассветов, мягкий свет солнца, вечерняя прохлада дополняли странной успокоенностью природы успокоенность нашего движения. Неделя св. Мартина промелькнула как приятный сон. Я лишь чувствовал, что она была очень мягкой, я бы сказал – комфортной, сам воздух казался доброжелательным, а мои друзья – счастливыми. Такое состояние не могло быть не чем иным, как неумолимым предзнаменованием конца передышки, но эта уверенность, не нарушавшаяся никаким мятежным ожиданием, лишь углубляла покой осенней действительности. Мы вообще ни о чем не думали и ни о чем не заботились. Душа моя была в эти дни почти такой же спокойной, как и всегда в мирные дни моей жизни.

Мы сделали привал для завтрака и полуденного отдыха: солдаты должны были есть три раза в день. Внезапно прозвучал сигнал тревоги. С запада и с севера показались всадники на лошадях и верблюдах, быстро приближавшиеся к нам. Мы схватились за винтовки. Индийцы приготовили свои «виккерсы» и «льюисы» к бою. Не прошло и тридцати секунд, как мы полностью изготовились к обороне, хотя в этой неглубокой лощине наша позиция была далека от того, чтобы обеспечить нам преимущество. Впереди каждого фланга были мои телохранители в яркой одежде, рассредоточенно залегшие между пучками серой травы и прижавшие к щекам приклады винтовок. Рядом с ними находились четыре четкие группы одетых в хаки индийцев, припавших к пулеметам. За ними лежали люди шерифа Али, с ним самим в середине, без головного убора, склонившимся над своей винтовкой. В тылу погонщики верблюдов отводили животных в места, где их прикрывал бы наш огонь.

Такова была общая картина позиции, которую занял наш отряд. Я восхищался нашими действиями, а шериф Али предупреждал, чтобы мы не открывали огонь до момента реального начала атаки, когда Авад вскочил на ноги и со всех ног помчался к противникам, размахивая своим широким рукавом в знак дружеских намерений. Те стреляли в него и над ним, но безрезультатно. Он залег и стал отстреливаться, целясь поверх головы первого всадника. Все это, а также наше выжидательное молчание озадачило солдат противника. Они неуверенно отошли и после минутного обсуждения, повернувшись к нам, стали размахивать своими головными уборами, не слишком убежденно отвечая на наш сигнал.

Один из них шагом поехал в нашу сторону. Авад под защитой наших винтовок прошел ярдов двести ему навстречу и увидел, что это человек из племени сухур; а тот, услышав наши имена, притворился удивленным. Мы подошли вместе к шерифу Али, а за нами на расстоянии, убедившись в нашем мирном приеме, последовали и те, кто совсем недавно стрелял в нас. Это был рейдовый отряд племени сухур, расположившийся лагерем, как мы и ожидали, перед Баиром.

Али, взбешенный предательским нападением, угрожал им всяческими бедами. Они угрюмо выслушали его тираду, возразив, что таков обычай племени – стрелять по чужакам. Али в конце концов воспринял их действия как привычку, неплохую, кстати, привычку в пустыне, но заявил, что их внезапное появление с трех сторон говорит о преднамеренной засаде. Племя сухур было опасной бандой – не чисто кочевнической, чтобы придерживаться закона чести кочевников или повиноваться законам пустыни, но и не совсем крестьянской по своему составу, чтобы отказаться от грабежей и налетов.

Наши недавние противники направились в Баир, чтобы сообщить о нашем прибытии. Вождь их клана Мифлех решил, что лучше будет сгладить плохой прием публичной демонстрацией дружбы, послав нам навстречу с приветствиями всех мужчин и лошадей с громкими криками, джигитовкой, курбетами, сопровождавшимися стрельбой и радостными возгласами. Они без конца кружили вокруг нас, стуча подковами по камням и демонстрируя искусство верховой езды; не обращая ни малейшего внимания на нашу сдержанность, врывались в наши ряды и вылетали из них, непрерывно стреляя при этом из винтовок вблизи наших верблюдов. Кругом поднялись густые клубы меловой пыли, от которой голоса людей стали похожими на карканье ворон.

Этот парад понемногу завершался, когда брату Абдель Кадера подумалось, что всегда неплохо составить о себе впечатление, пусть даже не очень хорошее, и он решил утвердить свои достоинства. Люди кричали Али ибн эль-Хусейну: «Аллах, даруй победу нашему шерифу» – и, вздыбив лошадей перед самым моим носом, восклицали: «Добро пожаловать, Ауранс, предвестник сражения». И он взгромоздился на свою кобылу, уселся в высоком муришском седле и в сопровождении вытянувшихся за ним цепочкой семерых алжирских слуг принялся с гортанными выкриками «хоп, хоп» поднимать лошадь на дыбы и выделывать курбеты, медленно двигаясь виражами и непрерывно стреляя в воздух из пистолета.

Удивленные этим представлением бедуины молча следили за ним с открытыми ртами, пока к нам не подошел Мифлех и не проговорил вкрадчиво-льстивым голосом: «Господа, прошу вас, остановите своего слугу, поскольку он не умеет ни стрелять, ни сидеть в седле и если кого-нибудь подстрелит, это испортит нам сегодняшний праздник». Мифлех заметил, что не припомнит фамильного прецедента, которым можно было бы оправдать такое поведение. Брату Абдель Кадера принадлежали три, можно сказать, мировых рекорда в трех подряд фатальных происшествиях с автоматическими пистолетами в компании его дамасских друзей. Али Реза-паша, главный местный гладиатор, сказал: «На свете есть три совершенно невозможные вещи: первая – чтобы Турция выиграла эту войну, вторая – чтобы вода в Средиземном море превратилась в шампанское и третья – чтобы я стоял рядом с Мухаммедом Саидом, когда он взводит курок».