О да, жизнь и впрямь мало чем походила на все, что было у нее до сих пор, — многочасовые лекции в партийной школе, беседы с единомышленниками, планы возвращения на родину. Все это почти полностью поглощало Инессу, делало ее определенно человеком необходимым. Лишь мысль о детях останавливала ее, не давала полностью отдаться этой новой жизни, такой напряженной и необыкновенной.
Старшие дети были с Александром, весточки от них приходили довольно часто, радовали ее, успокаивали. Пару раз она даже выбиралась в Париж, чтобы встретиться с ними, прогуляться по набережным, увидеть любимые лица, согреться душой. Даже Александр был с ней мил и доброжелателен — давно прошли те времена, когда он поддерживал революционные идеи, но он понимал, что эти самые идеи захватили ее навсегда, и не пытался ставить перед ней каких бы то ни было ультиматумов.
После одной из таких встреч успокоенная Инесса возвращалась в Лонжюмо. На душе было светло и ясно, никакие дурные мысли не беспокоили ее. Впереди был вечер с Владимиром, ночь с ним. А утром все вернется на круги своя — лекции, перевод письма к товарищам на юге Франции или, быть может, на севере Польши. Наверняка придется в очередной раз схлестнуться с Коллонтай, которая упорно желает оттеснить от Владимира всех, стать его единственной Музой…
Инесса откинулась на спинку коляски и усмехнулась своим мыслям. Она знала «Старика» меньше двух лет, но уже понимала, что единственная его Муза — революция. Что всех остальных, мужчин ли, женщин, он воспринимает только с точки зрения их полезности делу революции и использует не стесняясь. Ведь дело превыше всего! А революционное переустройство общества, задуманное им, потребует долгих лет упорной работы.
Это осознание пришло к Инессе недавно. Еще в Париже Надежда упомянула о необходимости каких-то хозяйственных покупок — ерунда, с точки зрения Арманд, сущая безделица, вообще не стоящая внимания. Однако Надежде и Владимиру было недосуг этим заниматься.
— Ну так пошли кого-нибудь в лавку, Наденька… Ты с мелочами всегда так некстати!
В лавку, конечно, отправилась она, Инесса. Благодарная Надя отдала ей деньги, многословно извиняясь, что пришлось побеспокоить, «хотя это должны были бы делать слуги».
— Ах, дорогая, — сейчас в Надежде не было ни следа революционного горения, нынче вышла на первый план избалованная и неумелая барышня, какой она, положа руку на сердце, и осталась, — иногда так трудно сосредоточиться на деле. Какие-то нелепые заботы отвлекают от главного. Все эти хлопоты по дому, покупки, готовка… Быть может, вы знаете кого-то, кому нужна работа? Мы, конечно, небогаты, но без прислуги так непросто…
Инесса, улыбнувшись, уверила, что сможет заменить и экономку, и кухарку, — забота о Владимире никогда не была ей в тягость. Однако тогда впервые она задумалась, как же ее любимый воспринимает всех вокруг. Неужели и впрямь только с точки зрения пользы революционному делу?
Шли дни, и Инесса убеждалась в этом все чаще — мелкие детали, отдельные словечки не оставляли никакой надежды. Да, и она, и Надя не столько задели душу Владимира, сколько стали для него удобными помощницами, нетребовательными, умелыми, всегда готовыми броситься в бой. Это и оскорбляло, и, что куда забавнее, примиряло ее с миром. Ведь не ею одной он пользовался…
Вот остались позади виноградники — вечер опустился на предместья Парижа и его центр, окраины и далекие деревушки. Показалась колокольня Лонжюмо. Ну вот она почти и дома…
Удивительно, но она далеко не везде могла чувствовать себя «дома» — ни в парижской квартире Александра, ни в имении Армандов. Во всяком случае, поначалу. А вот рядом с Владимиром она осваивалась моментально — рядом с ним был ее дом. Инесса чувствовала, что и для него квартирка, где она его ждет, — настоящий дом, убежище, возможность успокоиться, отдохнуть, стать самим собой.
«Все это, конечно, необыкновенно льстит. Но и обижает, увы. Он вновь пользуется мною, но теперь не моими знаниями или воззрениями, а моими чувствами и желаниями. Так отчего же мне не воспользоваться им?»
Внутренний голос был для Инессы давним другом — иногда просто не с кем было обсудить события, что происходили вокруг, или чувства, которые не давали уснуть. Этот же друг уже давно стал и ее судьей — что толку таиться от самой себя, что толку кривить душой, когда знаешь, что ведешь себя неразумно, недостойно или просто эгоистично.
«Ты не сможешь никогда им воспользоваться, глупая. Ты же любишь его. Для тебя встреча с ним — самый большой подарок судьбы! Куда лучше просто радоваться такому подарку, чем искать его выгоды или недостатки…»
Да, так будет куда проще. Да и расстраиваться ей сейчас не следует — только радоваться жизни, только наслаждаться каждым днем и каждым подарком судьбы. Инесса положила руку на живот. Как бы ни сложилась судьба, с ней останется ее любимый, ее Владимир… Хотя, наверное, для девочки такая одержимость и внутренняя убежденность — не самые нужные качества. Но, быть может, в новом мире таким девушкам будет житься лучше, чем домашним клушам или маленьким капризулям. А вот мальчику такой характер… Да, просто необходим! Таким и должен быть мужчина…
Коляска остановилась у домика в конце улицы. Именно здесь жила Инесса, и именно сюда перебрался Владимир после отъезда жены. Фонарь освещал калитку и дорожку к дому, а сам дом терялся в полнейшей темноте. Значит, дома никого.
Расплатившись, Инесса поспешила к двери — Володя может появиться в любую минуту, а ужин не готов, да и она после долгого путешествия нуждается если не в отдыхе, то хотя бы в передышке.
Руки сами занимались хозяйством, а разум Инессы был занят размышлениями. Откладывать разговор дальше нельзя — у нее всего несколько дней, пока ее положение не станет заметным. Да, можно затянуть корсет потуже или набросить шаль поверх платья. Но дома-то или в постели на себя ничего не набросишь, ребенок растет, и этого не скрыть.
— Ты уже приехала?
«Странные существа мужчины, — усмехнулась про себя Инесса. — Конечно, приехала, иначе кто бы разжег плиту и свет в кухоньке? Не Третье же охранное отделение, в самом-то деле…»
— Конечно. Ужин почти готов. Умойся, и поедим. А потом… Нам надо поговорить.
— Непременно поговорим. У меня столько новых мыслей, что хватит не на один разговор…
— Ах, Владимир, ну разве я об этом?
— А о чем же еще? Дело революции требует размышлений, не только дел…
Инесса вздохнула:
— Давай сначала поедим, друг мой.
Владимир отправился переодеваться. Накрывая на стол, Арманд размышляла, как же преподнести ему такое важное известие. И как долго еще можно будет не говорить ему ничего.
Картинка, которую она сложила, пока возвращалась в Лонжюмо, разваливалась. Дай бог, чтобы он просто выслушал ее до конца. О радости она уже даже не помышляла — его появление, первые же его слова яснее ясного говорили, что вряд ли так долго таимое ею придется Владимиру по душе.
Но делать было нечего. Ложиться под нож уже поздно, да и не дело это — убивать живую душу ради прекраснодушных мечтаний о будущем. Ничто не стоит жизни человеческой.