Бремя чисел - читать онлайн книгу. Автор: Саймон Ингс cтр.№ 65

Мероприятие подходит к концу. Пони, панды, голуби и пингвины уселись, скрестив ноги, на траву и теперь смотрят на белый шатер. Сзади на школьных стульчиках устроились их родители. И взрослые, и дети ерзают от волнения. Большой Дом!

Господь проскальзывает внутрь без всякого приглашения. Юрк — и там!

Кто из вас настолько храбр, что готов войти в Большой Дом?

Дебора Конрой поднимается со своего места.

Рядом с ней встает еще один ребенок и идет следом. Затем еще один. Потом поднимается целая куча детишек. Они обгоняют Дебору, наступают ей на ноги. Священники недовольны. Старые закоснелые черепахи. Наконец они обретают дар речи.

— Вы готовы? На старт! Внимание! Вы готовы? На старт, внимание, марш!

Все не так, как представляла себе Дебора. Торжественной процессии не получилось. Вместо нее вышло столпотворение. Расталкивая друг дружку, Иисусово стадо вбегает вверх по металлическому пандусу в кузов вонючего грузовика Господня.

Дебора подходит к стене белого шатра и видит, что та хлопает на ветру, как парус. Этот Дом Господень не стоит на месте. Стоит войти в него, как он навсегда заберет ее к себе и никогда не отпустит. Все изменится. Неожиданно девочке становится страшно. Она хочет войти в шатер, но даже если она и передумает, все равно ни за что не пройти мимо этой широкой прорези.

Толпа детишек увлекает Дебору к ревущему трубными звуками Дому Господню. Ее охватывает такое бурное ликование, что сознание девочки не воспринимает ничего, кроме собственного «Я».

Дик Джинкс мертв.

Ник, его сын, вытягивает простыню из окоченевших пальцев и накрывает ею тело отца. Ткань ложится на лицо покойного, преображая его черты. Не такой ужасной теперь кажется дыра открытого рта, разверстого словно в последнем крике.

Ник пододвигает единственный стул и ждет. Теперь по ночам его больше не будет будить жуткий вопль — Ииии! Отцовский язык больше не станет вываливаться изо рта. Ник сидит, рассеянно скребя пальцами свои промасленные вельветовые штаны, все еще не веря, что настало избавление.

Он подходит к туалетному столику, наклоняется и рассматривает себя в маленьком, засиженном мухами зеркальце. Даже сейчас, достигнув нарциссических высот полового созревания, Ник соглашается с тем, что красавцем его назвать нельзя. Голова слишком мала для столь крупного тела, а черты лица слишком мелки для большой головы. Но что же такое есть в его внешности, что вселяет в окружающих страх?

Ник ни капли не сомневается в том, что отец его умер от страха. Долгие годы страх разъедал ему внутренности подобно кислоте. Ник пытался успокоить отца, завоевать его доверие. Увы, безуспешно.

Джинкс-младший смахивает со щеки слезу и возвращается к себе. Нет, отец, конечно, любил его. Хотя никогда не пытался сблизиться с ним, сторонился его, забивался в своей комнате в угол, пускал слюну и трясся, но все равно любил.

Они научились жить бок о бок и любить друг друга, как любят отец и сын, — правда, не так, как все: утром в пустой кухне на столе тарелка с горячей кашей. У двери спальни — чистая одежда. Ботинки утром стоят начищенными. На столе немного денег и список покупок, написанный от руки (молоко, хлеб, туалетная бумага), который в конце дня неизменно оставлял то один из них, то другой. Отец и сын заботились друг о друге, готовили еду, приводили в порядок одежду. Они не были счастливы, они не были друзьями и почти не знали друг друга, но все равно это была любовь.

Ник Джинкс тяжелой походкой приближается к единственному в комнате окну. Дребезжащее и скрипучее, оно выходит на задний двор.

Их жизнь не всегда была такой. Ник помнит, как в детстве они с отцом разговаривали. Именно из этих — почти полностью стершихся в памяти, но дорогих сердцу — разговоров Джинкс-младший знает о еще более далеких днях, когда была жива мать. Из сбивчивых описаний ему известно, что Элис считалась красавицей. Сохранились ее фотокарточки, однако при отсутствии личных воспоминаний они не могли дать истинного представления о ее внешности. Так что Ник толком не может представить себе, какой была его мать, однако ему кажется, что он запомнил ее запах — отец постоянно рассказывал о том, что она делала: пекла пироги, варила джем, гуляла по саду и постоянно ела сливы, сок которых капал ей на передник. «Она постоянно ела сливы!»

Джинкс-младший невольно вздрагивает, вспоминая рассказ отца, который так часто повторялся, что стал чем-то вроде воспоминания: лестница, вот она покачнулась, пальцы матери, вцепившиеся в верхнюю перекладину, ее тело, словно гиря, тянет своим весом лестницу вниз. Удар головы о ствол дерева. Изо рта, смешиваясь с мякотью сливы, хлещет кровь. Потом у нее из ушей стала сочиться какая-то белесая жидкость. Aqua vitae. Она стекает на землю, иссушая ее мозг, делая полым позвоночник. Конвульсии. Туфли, слетевшие с ног. Затем магическое мгновение смерти.

Ник прижимается лбом к холодному оконному стеклу. Крепче. Еще крепче.

Раздается хруст.

Ник удивленно отдергивает голову от окна. Прижимает руку ко лбу. Крови нет. На стекле он замечает трещину в виде буквы Y. Затем устремляет взгляд на задний двор, их запущенную собственность.

Время отнеслось не слишком благосклонно к семейному бизнесу Джинксов. Новые автострады резко уменьшили количество клиентов. Прежние дороги, подобно древним руслам рек, остались без подпитки, высохшие и никому не нужные. Правда, старый добрый бензовоз по-прежнему изредка привозит бензин. Колонки за эти годы износились настолько, что едва качают топливо, однако денег на их ремонт все так и не находится. Кафетерия — былой гордости его матери — уже давно нет в помине: бессмысленно тягаться с сетью закусочных «Литл шеф», усыпавших страну наподобие корьевой сыпи. Кузница, вернее, то, что в ней осталось, вряд ли подходит под определение наследства.

Все вокруг обречено, но участок позади дома, где когда-то рос сливовый сад, несет на себе печать куда более мрачного, куда более зловещего проклятия.

Проклятие — это целая цепочка событий, каждое из которых само по себе поддается логическому объяснению. Оно никогда не показывает свое истинное лицо. Конечно же, сад позади дома после смерти матери пришел в запустение. Разве могло быть иначе? Она знала здесь каждое из деревьев, любила их. Всю свою жизнь ухаживала за ними. Мать знала, как сделать, чтобы они плодоносили. И они цвели и давали плоды. И нет ничего удивительного в том, что под присмотром Дика сад захирел.

Да и сам Дик… человек, которого эти деревья оставили без жены, лишили запоздалого счастья. Он изо всех сил старался угодить им, всячески за ними ухаживал — обкапывал, подрезал засохшие ветки ржавой пилой-ножовкой. Но деревья болели. Дик обламывал ветки, сдирал кору, подставляя зеленую плоть загрязненному воздуху жаркого лета.

Одно время года сменялось другим. Появились плоды его трудов: первые твердые завязи, здоровые и хрустящие. Казалось бы, все удалось. Дик с нетерпением ожидал, когда они созреют. На несколько удивительных, счастливых дней он забыл о том, что сделал сад с его женой, помня лишь, как Элис ухаживала за этими деревьями. Дик с гордостью взирал на результаты своего труда.