Дуэль. Всемирная история - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Хоптон cтр.№ 40

Дуэль подытожена поучительным постскриптумом. Полгода спустя после убийства Чика Даттон написал своему патрону, эрлу Солсбери, горько сожалея о последствиях дуэли: «Кара, постигшая меня, куда как тяжела, чтобы судьбе моей можно было выносить такое». Как говорил Даттон, он лишился милости государя-короля, просидел в тяжком заключении, потерял командирство над ротой, снаряжение которой обошлось ему и друзьям в 600 фунтов. В добавление ко всем бедам и несчастьям, рота заставила его влезть в долги за период после дуэли, что обошлось ему еще в 700 ф., покрыть их Даттон оказался не в состоянии. Пусть Даттон и избежал суровой кары за смерть Чика, все же случившееся имело для него весьма и весьма скверные последствия {211}.

Дуэли между Уартоном и Стюартом, Чиком и Даттоном вовсе не являлись чем-то из ряда вон выходящим, но по какой-то причине 1613 г. оказался особенно богат на ссоры при дворе короля Иакова. Как выразился Лоренс Стоун: «Все выглядело так, будто бы английский нобилитет, подобно бойцовым петухам в круге, вот-вот готовился дать себе радость взаимного уничтожения» {212}.

Самой мрачно знаменитой дуэлью года, да и, по справедливости сказать, всего периода стал поединок Эдуарда Сэквилла и лорда Брюса. Вражда между двумя господами, как говорили, родилась из-за одной женщины. Сэквилл оставил непривычно подробный рассказ о случившемся. Прежде чем приступить к описанию собственно дуэли, он остановился на условиях, которые обговорили секунданты сторон.

Господам предстояло сойтись в поединке на голландском берегу возле границы Республики Соединенных Провинций с Испанскими Нидерландами, чтобы уцелевший получил шанс «избегнуть правосудия страны, отойдя на землю доминиона без обвинения» {213}.

Совершенно ясно, что Брюс и Сэквилл не собирались напрасно рисковать: они уже решили ради боя покинуть Англию, чтобы иметь гарантию от столкновения с законом у себя дома, и сверх того позаботились о том, чтобы не подпасть под какую-нибудь местную статью против дуэлей в стране, которую избрали местом сведения счетов. Секунданты уговорились об относительно весьма четких правилах для самого боя. Если дуэлянт упадет или поскользнется, он должен признать, что жизнь его в руках соперника. Если чей-то меч сломается — а такое могло случиться, только если очень и очень не везло, — то второй участник боя не будет искать способа извлечь для себя пользу из несчастья другого. Тут противникам надлежало попробовать решить дело миром или, если ничего не получится, продолжать бой на равных условиях.

Дуэль проходила на болотистой местности, да так, что оппоненты находились, по крайней мере, по щиколотку в воде. Сэквилл оставил весьма живое описание боя: оно так иллюстративно, что даже и почти 400 лет спустя мы все еще можем слышать звон стали, вдыхать солоноватые испарения стоячей морской воды и чувствовать отчаяние в момент завершения дуэли. Что становится ясно из рассказа, ничего блистательного и возвышенного в схватке не было, она представляла собой отчаянный бой не на жизнь, а на смерть — кровавую битву, в которой лицом к лицу сошлись два господина, готовые без жалости искромсать друг друга на куски. Одним словом, она походила скорее на беспощадную драку, чем на элегантную встречу фехтующих джентльменов.

…Я сделал выпад, но не дотянулся немного и, когда отдергивал руку, получил в нее сильную рану, каковую понимал как награду за недостаток усердия в том, чтобы проткнуть его. Когда в отместку я вновь бросился на него, то опять промахнулся, за что удостоился укола повыше правого сосца, да так, что острие прошло мне через тело, едва не выйдя наружу из спины. Мы оказались в сцепке, где он схватил мой клинок, и мы боролись с ним за два самых главных приза, которые только существуют на свете, — за честь и жизнь. В борьбе этой моя левая рука, прикрытая единственно тонкой перчаткой и ничем больше, стала отдаляться от одного из своих членов (хотя и самого жалкого) — моего мизинца, который повис на коже, как на ниточке. И вот, изо всех сил удерживая положение в схватке, обе стороны стали проявлять признаки желания отпустить мечи друг друга, но там, где дружбе конец, не заживется и доверие, а потому возник вопрос, кому первым сделать шаг, делать которого никто не хотел. И тогда уж я со свежими силами с пинком и рывком на выкрутку освободил из долгого плена свой клинок, который нечаянно подскочил к его горлу. Все еще оставаясь господином над его мечом, я потребовал, чтобы он или просил бы пощады, или уступил свой клинок. И то и другое, несмотря на стоявшую у ворот неминучую опасность, было отважно отклонено, тогда как сам я терял силы, будучи ранен и истекая кровью (три ручейка вытекали из меня). Он храбро отметал любое из моих предложений, я же не мог забыть о прежних его кровожадных намерениях и, принимая во внимание мое состояние, ударил ему прямо в сердце, но, коль скоро он уклонился, в цель не попал, хотя пропорол его тело и, вытащив клинок, снова вонзил его в него, но уже в другое место, когда он воскликнул: «Я убит!», закончив непродолжительную речь броском на меня. Будучи слишком слабым, он не мог помешать мне защититься, отбить его выпад и, став хозяином положения, свалить его с ног на спину, где, будучи над ним, я сказал, чтобы он просил жизни или смерти, но он, похоже, не ценил первую ни в грош — и уж точно не настолько, чтобы стоять за нее, — и ответил, что презирает жизнь. Получив столь благородный и достойный ответ, я почувствовал, что не могу предложить ему дальнейшей жестокости, а потому не давал ему подняться до тех пор, пока врач его не закричал издали, что он немедленно умрет, если не остановить кровь, в каковой момент я поинтересовался у него (противника), велеть ли мне врачу подойти, чтобы он (Брюс) мог быть унесенным оттуда. Я не стал требовать его меча, полагая бесчеловечным отнимать оружие у мертвеца, каковым уже считал его {214}.

Сэквилл, опасаясь для себя худшего, обратился за помощью к врачу. Но не тут-то было, ибо тот по-своему понимал такие вещи, как клятва Гиппократа.

Я избежал худшей опасности, ибо господин доктор, когда о том никто и помыслить не мог, от всей души ткнул в меня мечом своего сеньора и, если б я не противопоставил ему мой клинок, то был бы убит низкой рукой его, хотя лорд Брюс, барахтаясь в собственной крови без надежды на жизнь, под стать своему недавнему поведению, которое я назову безупречным и благородным, крикнул [доктору]: «Руки прочь, низкий негодяй!» {215}

Подобный поступок, конечно же, представлял собой серьезное нарушение дуэльного этикета со стороны врача Брюса. Если бы ему удалось убить Сэквилла, врачу пришлось бы отвечать перед судом по всей строгости закона и совершенно справедливо.

Двое господ, поединку которых мы уделили внимание на этих страницах, делали уже, по крайней мере, одну попытку сразиться друг с другом на дуэли. Еще раньше в том же году Брюс и Сэквилл договорились ехать в Нидерланды, чтобы разрешить разногласия между ними, когда Брюса арестовали в Дувре. Сэквилл с секундантом ускользнули от властей и переправились через пролив из Ньюхэйвена {216}. У нас есть сведения и из Парижа о приготовлениях к бою, которые вели Брюс и Сэквилл. Словом, в данном случае решение принималось не под влиянием момента, а встреча планировалась — причем планировалась тщательно.