Сторож брату своему - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Медведевич cтр.№ 157

Те, кто сумел добраться до древнего Города и припасть к ступеням Масджид Набави, Масджид Пророка, оставались в Медине надолго. Отдыхать. Отъедаться. Пить воду – вдосталь. И раздумывать: а не будет ли проще рискнуть пожитками, свободой и головой, выбрав обратную дорогу через Бадр к Куфе. Возвращаться в могильную тень Хиджаза не хотел никто. Говорили, что дно ущелий вдоль тропы сплошь выстелено костями паломников, а по ночам к путникам прибиваются кутрубы и гулы. Невыспавшиеся, дрожащие люди не сразу замечали, что в караване прибавлялось путников. А потом оказывалось слишком поздно: они сбивались с тропы, обнаруживали себя в каком-то глухом ущелье, а когда тени удлинялись и солнце меркло, к ним выходили неупокоенные души и джинны. В Медине долго показывали юношу, бродившего от масджид к масджид в затрепанном, потерявшем белизну ихраме. Бедняга повредился в уме в проклятых горах: его подобрали на дороге – окровавленного, грязного, лепечущего несуразности. Вроде как всех его спутников убили и сожрали гулы – уже потом рассказывали, что незадолго до того в Хиджазе пропал большой караван. Безумец смертельно боялся темноты и с наступлением сумерек начинал подвывать и жалостно плакать. Его из жалости пускали в притвор, где верующие складывают перед намазом обувь. Он трясся там до самого утра, считая забытые шлепанцы и то и дело оборачиваясь на горящий фитилек масляной лампы.

Еще рассказывали, что в последние десятилетия оазисы в долине Медины скукоживаются под призрачным дыханием страшных гор – все сохнет на корню, и никакие молитвы не могут защитить умирающий Город. Два карматских налета оставили после себя почерневшие камни пожарищ и пустые жилища. Зажатая между двух скальных стен Медина медленно превращалась в неспокойное кладбище, заросший сорняком пустырь, который всегда остается на месте покинутого жилища. Из лежащего в тени горы Ухуд города не было выхода – ведущая к Ятрибу дорога тоже обещала смерть. Возможно, более мучительную, чем от меча или голода.

– Мы в западне! – взвизгнул Лайс и шлепнулся на циновку. – Мы все погибнем!

Ужас их положения дошел и до аз-Захири: языковед плюхнулся рядом с бедуином и жиденько, скудно истекая слезами, расплакался.

– Ты же смертный, Лайс, – усмехнулся Тарег. – Ты все равно умрешь – не все ли тебе равно, когда?

И надкусил еще один финик. Бедуин обиженно надулся и принялся скрести в волосах под куфией. Аз-Захири всхлипнул:

– А ты почему хранишь такое спокойствие, о сын Сумерек? Мой жизненный срок истек задолго до того, как я отправился в хадж, – мне, ничтожному, уже давно перевалило за пятьдесят! Но ты-то можешь жить вечно!

Дожевав откушенное, Тарег флегматично сообщил:

– Нам всем осталось жить не более трех лет. Годом раньше, годом позже – какая разница?..

– Чего?.. – рассерженно переспросил Лайс.

– Ах!.. – воскликнул аз-Захири, сообразив, о чем речь.

– Ты чего такое говоришь, Рами?!

– Четыреста девяносто первый год, – упавшим голосом ответил за Тарега языковед. – Астрологи предрекают, что через три года нас ожидает конец света. Это действительно так, о сын Сумерек?

– Спроси своего Бога, – сплюнул косточку Тарег. И желчно добавил: – Это вы с ним общаетесь по пять раз на дню, не я…

– Не кощунствуй! – храбро пискнул аз-Захири.

– Конец света, конец света… – вдруг в ужасе забормотал Лайс. И снова вскинулся: – Мы все погибнем!!!..

– Вставай, ашшарит, верующий в Избранника Всевышнего, – презрительно фыркнул Тарег, поднимаясь с циновки. – У тебя вроде как были благородные намерения – спасти друзей и все такое. Вставай, говорю, трусливый говнюк. У тебя еще есть возможность умереть храбрецом.

Лайс вздохнул, сплюнул и полез из палатки – он недавно пил, и теперь ему очень хотелось отлить. Аз-Захири вздохнул, утер слезы рукавом и принялся собирать их пожитки.

Тарег приложил ладонь ко лбу и посмотрел вперед. Ну что ж, надо признать, Полдореа, что Манат тебя обыграла. Вчистую.

Уговор, говоришь. С богинями, говоришь. А ты еще ломал голову, Тарег: с чего это злющие старые духи так легко согласились тебе помочь.

А они вовсе не собирались тебе помогать: одолеть аль-Лат, в самом деле, что еще за фантазии… Богини от века знали, как извлечь выгоду из глупости людей и сумеречников.

Узза воспользовалась его услугами. А Манат и это, видно, было не нужно. Хозяйка сразу имела на него зуб, была б ее воля, перекусила бы горло без дальнейших разговоров. Но ничего, богам некуда спешить. Богиня может подождать – пока не настанет время отдать последний приказ.

И Манат его отдала.

Последним приказом богиня отправила ненавистного сумеречника на верную смерть. В обреченный город, которому осталось стоять считаные дни.

Правильно Узза тогда сказала – глупец.

Тарег опустил ладонь, вздохнул и признал за Рогатой совершеннейшую правоту.

* * *

Заморосило, когда они месили ногами грязь в широком русле вади. Туча расположилась прямо над Мединой – в той стороне, где остались долины Байдах и Ула, светлело ясное небо.

Несмотря на осеннюю пору, дождей выпадало мало, и русло Акика не текло водой. На плоском песчаном дне отсвечивал в лужах закат, трепались среди мутной ряби зеленые травяные гривки. Хадбан недовольно дергал повод, проваливаясь в вязкий мокрый песок.

Мост через вади чернел длинной полосой далеко впереди. Но путешественники решили переправиться через подсыхающее русло здесь. Хотелось попасть в Медину через предместья – чтобы не привлекать лишних глаз. На мосту наверняка сидели попрошайки, хотя что они могли бы выпрашивать в этих тухлых сумерках, не смог бы сказать никто. А по дороге вдоль русла тащились и плелись люди и животные, так что на мосту наверняка стояли стражники. Или таможенники. Или кто-то еще, кому трое беглецов совершенно не желали показываться.

Кварталы предместья встретили их грязную, тяжело дышащую троицу гробовым молчанием. Втащив на пологий берег вади сопящего верблюда, Тарег принюхался к воздуху. Пахло Хайбаром. Спекшейся на жаре помойкой. Гнилью. Смертью. И мокрым тряпьем.

В тусклом влажном сумраке морось казалась слизью. Она стекала каплями с дверных косяков, тревожила мутные желтые лужи. Дома щетинились жердями поверх заборов, торчали палками с плоских крыш. Ворота и калитки в серых стенах дувалов стояли наглухо закрытыми. Пробовать их открыть не хотелось – тишина вокруг явно отдавала погостом. Тихим – до поры до времени. Шлепанье шагов казалось неуместным и глупым, как пьяная песня среди могил.

– Ты видишь флаг на башне? – задрав голову, спросил Тарег Лайса.

Восседавший высоко на верблюде бедуин смигнул капли и поднял ладонь ко лбу. Темень густела стремительно.

– Я даже башни не вижу, – наконец, буркнул он.

– В цитадели есть башня. Высокая. В четыре уступа, – устало упрямился нерегиль. – На вершине шпиль. На шпиле знамя. Какое оно?