Сегодня утром, сказала она, ее восемнадцатилетний сын прочитал ей лекцию. «Мама, — сказал он, — тебе надо одеваться как врачи и выражаться покультурнее». Но Крис считает, что лучше уж она будет делать по-своему: от нее с одинаковой вероятностью можно услышать ласковые, добрые слова и непристойную шутку. «В конце концов, — говорит она, — я почти все время стараюсь, чтобы мои пациенты глядели на мир веселее. Люди относятся к своим болячкам слишком серьезно, а шутки им помогают. Я видела за свою жизнь столько болезней, страданий и смертей, что уже не могу воспринимать их с мрачностью, — а людям, которые ко мне приходят, это помогает. Обычно они слишком серьезны». Вот домашнее задание для меня: на следующий день появиться с какой-нибудь шуткой.
Что же делает ее такой милой? Почему она мне так нравится? Я верю, что она ничего не скрывает о своей работе, верю, что хочет научить других. Мне приятно находиться рядом с ней, и я с нетерпением жду очередного сеанса. Она безусловно обладает сильной позитивной, материнской энергией. Надеюсь, что Крис научилась заботиться и о себе тоже: у меня до сих пор в голове звучат ее слова о том, что все те годы, что она отдавала и заботилась о других, она была пустой внутри, потому что не научилась давать что-то самой себе.
В Крис Хабиб было и кое-что другое. Она была очень красива какой-то надломленной красотой. Разумеется, если верить в историю о семи атаках рака, от которого она сама вылечилась, то надломленность сама собой объясняется. Впрочем, Трейя предпочитала, чтобы свой скептицизм — спасибо, не надо! — я оставил при себе. Атмосфера между нами сложилась немного напряженная (в последнее время это было редкостью), и со своими горестями и страданиями мы побежали каждый к своим друзьям. Наконец, как-то вечером мы все-таки схлестнулись, и мягкий плеск волн резко контрастировал с жаром нашего спора.
— Послушай, — начал я, — я вовсе не отношусь скептически ни к целительству, ни конкретно к наложению рук. Я искренне убежден, что и то, и другое иногда действительно работает…
Трейя перебила:
— Ты так же прекрасно, как и я, знаешь, как все это объясняется теоретически. В человеческом теле существуют потоки тонкой энергии — прана, ци, ки; эта же энергия задействована в акупунктуре, этой же энергией управляют в кундалини-йоге. И я верю, что некоторые люди, так называемые целители, могут целенаправленно управлять этой энергией и в себе, и в других.
— Так ведь и я в это верю!
По существу, в модели, которую я описал в разговоре с Эдит Зандел, это были энергии второго уровня — эмоционально-биоэнергетического, который обеспечивает важнейшую связь между физическим телом (и его болезнями) и уровнями ментальным и духовным. Лично я верю, что управление этой энергией — посредством йоги, тренингов, акупунктуры или наложения рук — может быть важным, порой решающим фактором в исцелении физического недуга, поскольку каждый более высокий уровень способен воздействовать на более низкие. Это так называемая «нисходящая причинность».
— Тогда почему ты так скептически относишься к Крис? По твоему ехидному тону понятно, что ты этого не одобряешь.
— Нет, это не совсем так. Просто, по моему опыту, целители далеко не всегда хорошо понимают, что именно они делают и даже как они это делают. Но, несмотря на это, иногда у них все получается. Вот они и придумывают истории, выдумывают теории о том, чем они занимаются. Я не сомневаюсь в том, что у них есть энергия, ведь порой у них отлично все выходит. Я сомневаюсь в их историях и теориях. Я не ставлю под сомнение то, что они делают, я ставлю под сомнение то, что они говорят о том, что делают. Иногда их рассказы выходят забавными, и почти всегда они подкрепляются какими-нибудь плохо испеченными теориями из естественных наук. А я не могу не реагировать на эту чушь.
Позже, тем же днем, я сходил туда посмотреть, как Крис работает. Все вышло, как я и говорил: без сомнения, что-то действительно происходило — она совершенно явно перемещала энергию, но я вряд ли поверил хоть одному слову из ее рассказов. Никогда в жизни не слышал столько фантастических баек. Она плела их с такой легкостью, что ей могли позавидовать братья Гримм. Но в этом-то и заключалось ее обаяние, это и было то самое, что показалось мне таким располагающим. Как и Трейя, я был очарован. Мне просто было приятно находиться в ее обществе, заслушиваться ее чудесными историями. Мне показалось, что в этом-то и состоит самое главное, что она делала. Это не значит, что я в буквальном смысле верил ее рассказам. Платон говорил, что работа хорошего врача как минимум на треть состоит в том, чтобы обладать, как он выразился, «чарами», и, исходя только из одного этого критерия, Крис была восхитительным врачом.
Но Трейя решила, что я отношусь скептически не к рассказам Крис, а к тому, что Крис делает, — а вот этого ей не хотелось. «Это совсем не то, что мне сейчас нужно», — постоянно повторяла она. Я по-прежнему продолжал учиться быть человеком, который поддерживает, — и это искусство давалось мне нелегко. Вот урок, который я усвоил: если ты скептически относишься к тому или иному способу лечения, ты можешь выражать свой скепсис, только когда человек размышляет, соглашаться на лечение или нет. Если же решение уже принято, задвинь свой скепсис подальше и излучай только стопроцентную уверенность. Скепсис обернется жестокостью, нечестностью и будет лишь сбивать с толку.
Как бы то ни было, чары Крис оказали поразительное воздействие на Трейю. Именно этих «чар» так не хватает «белой» медицине, где их эффект (если он вообще есть) презрительно именуется «плацебо». А вы предпочли бы быть излеченными средствами «настоящей» медицины или медицины «чар»? Неужели вам не все равно?
Даже раньше, когда Трейя нуждалась в моем ироническом взгляде на все происходящее, она и то иногда считала мои шутки неуместными. Но рядом с Крис я был каким-то задохликом. Она была способна издеваться над чем угодно, для нее не было ничего святого, ничего недозволенного, никаких предметов, запретных для шуток. Если мы с Трейей чем-то и обязаны Крис, то только этим — выше нос, цыплятки! Все это так, пустое!
В сумерках я бегала вдоль берега и, уже приближаясь к мотелю, думала, как хочу измениться, измениться еще больше. Я хочу принимать все в жизни легче, не относиться ко всему происходящему слишком уж серьезно. Я хочу больше веселиться, валять дурака и не воспринимать все вокруг как вечный кризис. Хочу снимать напряжение и с себя, и с окружающих. «Жить легко» — вот мой новый девиз.
Четвертый сеанс. «Многие просто не хотят лечить себя сами, — говорит она. — Хотят, чтобы за них это делали другие, хотят эту работу на кого — то спихнуть. А еще они иногда в меня влюбляются. Я как-то работала с мужчиной — кстати, довольно симпатичным, из таких, в которых сразу влюбляются, — у него было аж пять предприятий, два «корвета», а еще он оплатил семнадцать абортов семнадцати разным женщинам. Ему было тридцать два года, когда он пришел ко мне с раком. И он в меня влюбился. А потом приходил все время и рассказывал, как он меня любит. А я говорю: ты не меня любишь, а мою энергию. Энергия у тебя у самого есть, вот и полечи себя сам. Принеси кристалл, а я его тебе заряжу. Тогда больше не придется все время ко мне ходить. И вот он нашел кристалл и понял, что и сам справится. Он приходил вчера, в первый раз за восемь месяцев. Если что-то не так — просто берет кристалл, и все получается. Говорит, что если где-нибудь почувствует холод, то понимает, что справится сам со своим кристаллом».