Благодать и стойкость. Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Киллам Уилбер - читать онлайн книгу. Автор: Кен Уилбер cтр.№ 43

— Да, я тоже так думаю. Тело осознает материю, ум осознает тело, душа осознает ум, а дух осознает душу. На каждом новом уровне растет осознанность, расширяются границы самотождественности, пока, наконец, не остается ничего другого, кроме высшей самотождественности и универсального осознавания — так называемого «космического сознания». Это звучит сухо и абстрактно, но, как ты знаешь, реальный процесс, реальный мистический опыт сам по себе необычайно прост и очевиден.

На крыше и стенах играли лучи заходящего солнца.

— Хочешь поесть чего-нибудь? — спросил я. — Могу приготовить спагетти.

— Один последний вопрос. Ты говоришь, что соотносишь все эти стадии развития с различными типами неврозов и вообще эмоциональных нарушений. В институте нам говорят, что большая часть современных психиатров разбивает все эти нарушения на три основные категории: психозы (например, шизофрения), пограничные состояния (например, нарциссизм) и общие неврозы. Как это сюда вписывается? И вообще — ты согласен с такой классификацией?

— Ну да, я согласен с ней, я согласен, что существуют три основных типа, но просто этой классификации недостаточно. Она охватывает только первые три из пяти уровней. Если на первом уровне что-то происходит не так, то развивается психоз, если на втором — синдромы пограничного состояния, на третьем — неврозы. Это в упрощенном виде.

— Понятно. Значит, эта ортодоксальная схема охватывает только три основные категории. Но психиатрия игнорирует высшие уровни развития, отрицает существование души и духа, и именно этот пробел ты хочешь заполнить в своих «Трансформациях», правда?

Становилось темнее, при свете взошедшей полной луны в сумерках мерцали огни Мьюир-Бич.

— Именно так. Душа — в том смысле, в котором я использую это понятие, — это что-то вроде временного пристанища на полпути между индивидуальным самосознанием и надличностным, или трансперсональным Духом. Душа — это Свидетель, который живет только в тебе и ни в ком больше. В этом смысле душа — это вместилище Свидетеля. Когда ты добираешься до четвертой ступени, ты становишься Свидетелем, подлинным «Я». А когда поднимаешься еще выше, то сам Свидетель растворяется во всем том, за чем он наблюдал, — иными словами, ты обретаешь единство со всеми объектами, которые ты осознаешь. Ты уже не наблюдаешь за облаками — ты становишься облаками. Это уровень Духа.

— Значит… — Трейя помедлила, — для души это одновременно и хорошо и плохо.

— Видишь ли, Душа, или Свидетель, внутри тебя, — это кратчайшая дорога, ведущая к Духу, и одновременно последний барьер на пути к нему. Если можно гак выразиться, только с позиции Свидетеля можно прыгнуть прямо в сферу Духа. Но в результате сам Свидетель должен раствориться, умереть. Даже собственную душу надо принести в жертву, отпустить, чтобы обрести абсолютное единство с Духом. В конце концов, душа — это последняя преграда, слабый узелок, который сковывает универсальный Дух, последняя и самая тонкая форма существования индивидуального самосознания, и этот последний узелок должен быть развязан. Скажем так: это последняя смерть. Сначала в нас умирает материальная самость (то есть мы перестаем отождествляться с ней), потом в нас умирает исключительная отождествленность с телесной самостью, затем — с ментальной самостью и наконец — с душевной. В дзен это называется «Великая Смерть». Все наши умершие самости мы превращаем в ступеньки, по которым продвигаемся вверх. Каждая смерть на более низком уровне означает возрождение на уровне более высоком, пока мы не придем к окончательному возрождению, освобождению, просветлению.

— Подожди. Почему именно душа является последним препятствием? Если она служит домом для Свидетеля, то почему это препятствие? Ведь Свидетель не отождествляется с другими индивидуальными объектами, он только беспристрастно осознает эти объекты?

— В том-то и дело. Это правда: Свидетеля нельзя отождествить с эго или каким-либо другим ментальным объектом; он просто безучастно наблюдает за всеми объектами. Но при этом обособлен от всех объектов, за которыми он наблюдает. Иными словами, наличие Свидетеля предполагает пусть и слабую, но все-таки существующую форму субъектно-объектного дуализма. Свидетель — это огромный шаг вперед, это необходимая и важная ступень в медитации, но не завершающая. Когда же, наконец, Свидетель-душа перестает существовать, он растворяется во всем том, что свидетельствовал. И тогда дуализм субъекта/объекта исчезает, и остается только чистое недвойственное осознавание. Один известный мастер дзен, достигнув просветления, сказал: «Если я слышу, как звенит колокольчик, для меня больше нет «я» и «колокольчика», есть только «звон». Все вокруг продолжает возникать от момента к моменту, но уже нет никого, кто бы был отделенным или отчужденным от этого. То, откуда ты смотришь, и то, на что ты смотришь, оказывается одним и тем же. Между субъектом и объектом больше нет противоречий, нет противопоставлений, есть только непрекращающийся поток жизни, безупречно чистый, светлый, открытый. Я есть все возникающее. Вспомните это прекрасное высказывание Догэна: «Изучить Дхарму — значит изучить себя; изучить себя — значит забыть себя; забыть себя — значит объединиться со всеми вещами и просветлеть во всех вещах».

— Я его помню, оно — одно из моих любимых. Мистики иногда называют это окончательное состояние «Единое Я» или «Единый Ум», но все дело в том, что на этой стадии Самость составляет единство со всем окружающим, так что это не «я» в общепринятом смысле.

— Именно так. Реальная Самость и есть реальный мир, без всякого разделения между ними, поэтому иногда мистики говорят, что не существует «я» и не существует мира. Но они имеют в виду только одно: не существует отдельного «я», не существует отдельного мира. Экхарт называет это объединением без смешения.

Так случилось, что я очень хорошо знал, что творится в нашем мире, и поэтому мог чувствовать только смешение с замешательством, иными словами — был в полном отчаянии. Я встал и включил свет.

— Солнышко, давай же наконец поедим.

Трейя молчала, и то, о чем мы молчали, повисло в воздухе. Она отвернулась, потом повернулась снова и прямо посмотрела на меня.

— Я решила, что ни я, никто другой больше не заставят меня думать, что я в этом виновата или что это мешает мне жить, — проговорила она наконец.

— Я знаю, милая, я знаю…

Я сел и обнял ее. Трейя тихо заплакала. Потом она перестала плакать, и мы сидели вдвоем в тишине, не говоря ни слова. Я встал и приготовил спагетти, и мы поужинали, сидя на крыльце и наблюдая за тем, как лунный свет играет на маленькой пряди океана, уголок которого был виден в просвете между деревьями.

Четвертак со звоном падает внутрь телефона-автомата. У меня только что кончились занятия по профессиональной этике; сейчас понедельник, середина солнечного дня в начале декабря. Сосредоточенно набирая номер доктора Ричардса, стараюсь ничем не загружать свой ум, но за этой пустотой я чувствую безмолвное: «О Господи, умоляю, только не это». Вокруг меня люди, они заполняют коридоры школы, некоторые вышли с занятий, которые только что закончились, другие собираются на занятия, начинающиеся в 17.45. Телефон висит в самом многолюдном месте, я отворачиваюсь и пытаюсь оградиться от мира, пока вслушиваюсь в телефонные гудки.