После чтения я немного занимаюсь йогой, а потом медитирую — попросту принося в дар Духу свое время и внимание, утверждая свою веру в то, что с трудом могу назвать или объяснить. Это помогает мне не попасться в вечно расставленную ловушку целенаправленного усилия.
Еще я думаю о том, что сказал Томас Китинг: «Основной акт воли — не усилие, а согласие… Пытаясь достигнуть чего-то усилием воли, ты придаешь силы своему фальшивому «я»… Но когда воля поднимается вверх по лестнице внутренней свободы, ее деятельность все больше и больше сводится к тому, чтобы действовать в согласии и единстве с Богом, с потоком божественной благодати». Обычно мне приходится вставлять «Дух» там, где он пишет «Бог», — послед-
нее слово слишком нагружено обертонами мужского, патриархального и оценочного начала, слишком уж ассоциируется с самостоятельным существом или фигурой родителя, в то время как «Дух» ощущается как всеохватное Единство или Пустота, таящаяся за формой, и мне удается представить себе, как я проникаюсь ею. Но мне нравится, что Китинг делает акцент не на усилии, а на приятии, смирении, открытости, которая предполагает собственную активность. Он говорит: «Усилие уничтожает саму основу способности принимать, которая так необходима для созерцательной молитвы. Способность принять не означает отсутствие деятельности. Это деятельность, но не усилие в общепринятом смысле слова… Это всего лишь установка на ожидание Великой Тайны. Ты не знаешь, в чем она состоит, но когда твоя вера чиста, ты уже не хочешь этого знать». Такая «бездеятельная деятельность» — иллюстрация к тому, что я называю страстной безмятежностью. Кен напомнил мне, что даосы называют это же «вей-ву-вей», что буквально означает «действие без действия» и часто переводится как «усилие без усилий».
Китинг советует использовать «деятельную молитву», в которой от пяти до девяти согласных, — что-то наподобие мантры. Та, что мне нравится (в его списке ее нет), — «Прими Существование Духа». Я замечаю, что слово «приятие» меня поражает, пробуждает, удивляет всякий раз, потому что я слишком легко и слишком часто поддаюсь искушению совершать усилия. А это слово заставляет сделать паузу, и волна спокойствия и смирения накатывает на меня во время этих пауз. Я по-прежнему несколько раз на дню прибегаю к мантре «Ом мани падме хум» [мантра Ченрези, Будды сострадания], но это очень хорошо, что сейчас у меня есть мантра на английском, которая каждый раз поражает меня и пробуждает мое сознание. Я продолжаю носить деревянные четки из монастыря Сноумасс
[133]
на левом запястье, и каждый раз, когда они за что-нибудь цепляются (а это происходит довольно часто), стараюсь сделать паузу, осторожно отцепить их, отметить волну раздражения, если она возникает, и повторить про себя: «Прими Существование Духа». Так возникают моменты спокойствия и открытости, которые мне так нравятся.
За медитацией следует кофейная клизма — общая очистка организма, которая освобождает печень и желчный пузырь от накопленных токсинов и шлаков. Это элемент многих альтернативных способов лечения от рака, в том числе программы Герсона, — такие кофейные клизмы используются без всякого вреда вот уже больше ста лет. Я интуитивно понимаю, что мне они приносят пользу. Помню, как несколько лет назад мой онколог успешно запугал меня ими, несмотря даже на то, что они смягчали многие болезненные последствия химиотерапии. Он с яростной убежденностью доказывал, что эти клизмы нарушают баланс электролитов. Только позже я поняла, что он, скорее всего, не очень много о них знал, а если что-то подобное и можно доказать, то только на пациентах, которым делали такие клизмы по двадцать раз в день!
Клизма занимает примерно тридцать минут, и все это время я занимаюсь визуализацией, а в качестве фона ставлю кассету, где Гоенка читает буддийский канон на пали
[134]
. В зависимости от того, как в этот день идут дела, я могу заниматься прямой визуализацией, направленной на конкретную цель, — представляю себе, как опухоли растворяются, умирают, исчезают. Если же я чувствую потребность быть открытой, задавать вопросы и изучать, то завожу разговор с опухолями, задаю им вопросы, проверяю, хотят ли они сказать мне что-нибудь.
В первом случае я представляю себе, как энзимы атакуют опухоли (делаю это по порядку: начинаю с опухолей в мозге, а потом перехожу к большой опухоли в легких). Визуализирую, как опухоль благодаря энзимам размягчается, как только они проникают в кровь, и больше всего — с правой нижней стороны. Я представляю себе клетки, которые поглощаются энзимами, и одновременно создаю картину того, как моя иммунная система помогает убить эти ослабленные клетки. Я вижу эти клетки уничтоженными изнутри, вижу, как увеличивается посередине область черного цвета, как раздувшиеся участки вокруг опадают, а иногда я вижу, как опухоль сама собой распадается, когда все больше и больше клеток в центре исчезает.
Если я активно общаюсь с каждой опухолью — это совсем другое дело, и тогда у меня совсем другой настрой. Начинаю я с того, что проверяю, изменилось ли что-нибудь с прошлого раза. Потом могу спросить, хотят ли раковые опухоли что-нибудь мне сказать, например, подтвердить, что я поступаю правильно, или посоветовать что-нибудь другое. То, что я вижу или слышу, всегда одинаково позитивно, и я не уверена, отражает ли это какую-то объективную реальность, но, по крайней мере, это показатель того, что я чувствую надежду на каком-то более глубоком, бессознательном уровне. Опухоли говорят мне что-нибудь вроде: «Не волнуйся, все будет хорошо» или «Если появятся странные симптомы, не беспокойся — скоро все изменится, изменится форма опухолей и давление на разных участках, но это не имеет значения, так что не надо волноваться». Всего пару недель назад опухоль в мозге сказала слегка извиняющимся тоном, что она вовсе не хотела сделать мне плохо и уж тем более не хотела убивать меня, поэтому она рада, что я прибегла к энзимам, потому что так уж случилось, что радиации и химиотерапии она не может поддаться (и действительно, она оказалась устойчивой и к тому, и к другому), но ей кажется, что энзимы с ней справятся, так что, пожалуйста, дай шанс этой программе, хотя бы три месяца!
Опять-таки, я отношусь ко всему этому легко. Не знаю, есть ли хоть какая-то объективная истина в информации и советах, полученных мною этим путем, но я считаю, что это полезно — вступать в контакт со своим внутренним голосом, понимать то, что творится во мне подспудно, на уровне более глубоком, чем уровень обыденного сознания, поэтому я и обращаю внимание на советы, которые получаю этим путем. Много раз бывало так, что опухоли молчали или до них нельзя было достучаться. Я всегда прошу о помощи у Матери Марии или у маленького Горного Старца (он подозрительно похож на немецкую куклу, которую я, повинуясь порыву, купила в аэропорту, — у него большая седая борода, зеленая куртка из лодена
[135]
, а на спине — рюкзак). В этом внутреннем путешествии они стали моими проводниками и неисчерпаемыми источниками комфорта и теплых чувств. Пускай в детстве мне не хватало фантазии, чтобы придумывать себе товарищей по играм, — сейчас я восполняю этот пробел!