Восток, Запад и секс. История опасных связей - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Бернстайн cтр.№ 35

И тут-то на сцену выходит восточная сексуальность – отчасти благодаря Ричарду Бёртону, его переводам индийских учебников любви, объемистому “Заключительному очерку” к “Тысяче и одной ночи” и многим другим текстам: информацию сексуального характера он часто приводит в длинных ученых примечаниях. Не подвергшийся цензурным сокращениям перевод “Тысячи и одной ночи” был выпущен в 1880-е в виде шестнадцати томов, двумя изданиями с ограниченным тиражом. То есть Бёртон принадлежал к тому освободительному движению сексуально-культурного характера, которое за столетие до возникновения другого, столь же примечательного движения, обращалось за примерами к Востоку, чтобы продемонстрировать скованность Запада запретами, враждебными жизни и ее радостям. Возникали настроения, которые Гэй назвал “буржуазофобией” – ненавистью к буржуазии со всеми приписываемыми ей грехами: ханжеством, вульгарностью, лицемерием и сентиментальностью, с добровольным невежеством в вопросах пола и подавлением желаний. Флобер, пожалуй, был самым ядовитым из всех “буржуазофобов”, и его поведение во время поездки в Египет, как и приземленные, откровенные письма, которые он писал оттуда, говорит о том, что он сознательно избрал альтернативный сексуальный стиль жизни (хотя в те времена само это выражение, “стиль жизни”, еще не вошло в обиход). Флоберу хотелось вести себя по-другому, не по-мещански, и, употребляя в разговоре с друзьями непристойные или грубые слова, толкуя о “членах”, “шлюхах”, “промежностях” и “нубийских девушках, у которых с шеи до бедер свешивались ожерелья из золотых пиастров”, он тем самым принимал их в свой антибуржуазный “клуб”. То, что “ненависть к буржуазии – начало добродетели”, является “аксиомой”, – писал Флобер Жорж Санд. Бёртон, вероятно, не известный Флоберу (который до выхода в свет “Госпожи Бовари” совершенно точно не был известен Бёртону), высказывал поразительно похожее суждение: “Предвкушение книги, которая вызовет у публики мурашки, действует весьма бодряще”.

Сексуальные похождения Флобера в Египте были исключительным эпизодом его биографии и больше не повторялись. Бёртон же, напротив, был поглощен восточной сексуальностью на протяжении всей жизни. Безусловно, такому увлечению поддавалось меньшинство западных мужчин, для подавляющего большинства предметом влюбленности и сексуального влечения оставались западные женщины, с ними они завязывали романы и заключали браки. Однако Бёртон отчасти предвосхитил ту более эпоху, когда смешение цивилизаций стало обычным делом и у некоторых мужчин появился настоящий культ азиатских женщин, которые казались им от природы более чувственными, менее скованными, более пылкими, стройными, благоухающими, по-кошачьему грациозными и томными, менее подверженными соревновательному духу, менее категоричными в требовании абсолютной верности и, по некоторым или по всем этим причинам, более привлекательными, чем европеоидные. Именно это чувствовал Бёртон. Культ азиатской женщины среди западных мужчин, превознесение ее эротических качеств не были придуманы Бёртоном, зато получили подкрепление благодаря его сочинениям и его опыту. С самого начала жизни в Индии и он, и другие превозносили достоинства биби по сравнению с белой женщиной, какой она была на родине, потому что биби причиняла меньше хлопот и была искуснее в постели. Не кто иной, как англиканский епископ Калькутты Реджинальд Хибер, сознавался, что ему бывает трудно отвести взгляд от местных бенгальских женщин, когда на рассвете те купаются в реке, и признавал, что “темно-бронзовый оттенок их кожи намного приятнее и естественнее для человеческих глаз, нежели бледная кожа европейцев”. Рассуждая под несколько иным углом, первый виконт Гарнет Вулзли, полевой маршал британской армии, рассказывал, что сожительствовал с “восточной принцессой”, которая исполняла “все обязанности жены, при этом не доставляя никаких хлопот”, и заявлял, что не намерен жениться на “какой-нибудь стерве” в Европе, разве только на богатой наследнице.

За семь лет у Бёртона в Индии было три важные любовные связи, все с местными женщинами. И, учитывая его дальнейшую деятельность, понятно, что по сравнению с ними европейские женщины казались ему бесцветными и в буквальном, и в переносном смысле. Описанные Флобером встречи с извивающимися, умащенными маслом, надушенными танцовщицами-блудницами как бы подразумевали, что по сравнению с ними женщины в родной стране – скучные и пресные партнерши. Флобер, в отличие от Бёртона, никогда явно этого не утверждал, однако и не слал Буйе длинных, подробных писем о своих встречах с парижскими проститутками. В глазах Бёртона и других англичан, побывавших в Индии или на Цейлоне, Восток был неким хранилищем мудрости и – как предположил Бёртон в связи с девушками галла – такого мастерства, отсутствие которого на Западе приводило к явлениям более серьезным, чем просто упущенные возможности, а именно к фригидности, неудовлетворенности, неспособности жить полной жизнью.

Пытаясь проломить крепкий лед викторианской морали, Бёртон сделался естественным партнером группы англичан, в основном состоятельных и богемных, – эстетов, порнографов и поклонников маркиза де Сада, которые при иных обстоятельствах, вероятно, не имели бы ничего общего с этим бесшабашным первооткрывателем и агентом британского империализма. В 1853 году Бёртон, готовясь к тайной экспедиции в Мекку, встретил в Египте молодого человека по имени Фред Хэнки. Хэнки был, по выражению одного историка, “отъявленным распутником” и проводил большую часть времени в Париже, коллекционируя порнографию и поставляя коллекции эротических материалов богатым англичанам. В письме секретарю Королевского географического общества Бёртон далеко не голословно свидетельствовал о том, что итальянцы устраивали в Египте оргии, и называл дом, где жил, “средоточием порока, которое показывает, на что способен Каир, и посрамляет самые “Арабские ночи”.

Спустя годы, когда Бёртон уже вернулся в Лондон и женился на Изабель Эранделл, одним из его ближайших друзей стал Ричард Монктон Милнс, позже – барон Хотон. Милнс был меценатом, и в его загородном поместье часто собирались такие люди, как Бенджамин Дизраэли, Томас Карлейль, Алджернон Суинберн и, конечно же, Бёртон. Еще он страстно коллекционировал эротику, и его редкостное собрание сочинений де Сада, как писал один историк, “пользовалось большой известностью в высших эшелонах английских литературных кругов”. Другим членом этого кружка был Генри Эшби, богатый делец и завсегдатай борделей от Лондона до Алжира, который под псевдонимом Пизанус Фракси составил три огромных указателя порнографической литературы – сборник, озаглавленный на латыни Index librorum prohibitorum. [15] Эти люди отнюдь не принадлежали к тому типу “клиентов сомнительных секс-шопов”, который появился в большинстве западных городов много десятилетий спустя. Это были настоящие эрудиты, для которых порнография была символом раскрепощения, освобождения от мертвой хватки “респектабельности”. Эшби, еще один добрый приятель Бёртона, возможно, являлся автором одной из самых примечательных книг, написанных в викторианской Англии, – одиннадцатитомного сочинения “Моя тайная жизнь”, где с садистской жестокостью и полной откровенностью рассказывалось о похождениях некоего джентльмена с 1250 женщинами. И Милнс, и Эшби были клиентами Хэнки, который жил в Париже, намеренно подражая де Саду, Эшби даже называл его “вторым де Садом, только без мозгов”.