А теперь давайте разовьем эту версию. Исходя из той роли, которую сыграл юный швейцарец, заманив вас в гостиницу и тем самым оставив нас с Мориарти наедине, можно с уверенностью сказать, что юноша являлся членом преступной организации, созданной профессором. Вы согласны, дружище?
– Да, Холмс, – тихо ответил я, не желая вспоминать тот ужасный день в Бернском Оберланде, когда за мной к водопаду явился швейцарский паренек и я, как последний осёл, поверил, что письмо у него в руке – подлинное.
С тех пор я безжалостно казнил себя за доверчивость. Мне следовало догадаться, что это всего лишь уловка! Холмс, по-видимому, это понимал, но ничего не сказал, чувствуя, что пришло время смертельной схватки с врагом. Но мне-то записка показалась настоящей. На ней значились адрес гостиницы «Англия», в которой мы остановились, и подпись Петера Штайлера. Содержание письма также выглядело правдоподобным: якобы вскоре после нашего ухода в гостиницу приехала какая-то англичанка в последней стадии чахотки. У нее внезапно пошла горлом кровь. Она при смерти. Не могу ли я тотчас вернуться в гостиницу? Для нее будет большим утешением умереть на руках у английского доктора.
Это был чертовски коварный замысел. Мог ли я, как врач, отказать пациентке, тем более соотечественнице? Итак, мне пришлось, хоть и неохотно, покинуть своего друга. Помню, Холмс стоял со сложенными на груди руками, прислонившись к утесу, и смотрел вниз, в бушующую бездну, а мальчишка-швейцарец ожидал меня поодаль, чтобы проводить назад, в гостиницу.
Каким же идиотом я был!
А теперь Холмс преспокойно уверяет, что тот паренек и есть Соглядатай, который следит за нашим домом, очевидно, с намерением завершить дело, начатое Мориарти задолго до драмы, разыгравшейся над Рейхенбахским водопадом, другими словами – уничтожить Шерлока Холмса.
Ко мне наконец вернулся дар речи.
– Холмс, вы должны немедленно пойти в полицию! – воскликнул я.
Он с удивлением воззрился на меня.
– Дружище, это последнее, что мне следовало бы сделать, – возразил он.
– Но если вы ничего не предпримете, то рискуете расстаться с жизнью! Этот тип собирается вас убить!
– Безусловно, – невозмутимо согласился он. – Я отлично сознаю: он здесь именно для этого. У меня нет сомнений и в том, что за время, прошедшее с нашей последней встречи у Рейхенбахского водопада, его хорошенько подучили, как за это взяться, а сделал это не кто иной, как наш давний противник Моран. Полковник поднаторел в грязной науке убивать. Мориарти некогда почуял в нем эту жилку, вот почему он приблизил Морана к себе и доверял ему особые поручения, выполнить которые рядовым членам шайки было не под силу. Помните странную смерть миссис Стюарт из Лаудера в 1887-м? Я уверен, что это дело рук Морана, хотя, как и в случае с покушением на меня, доказать это невозможно. А когда после гибели Мориарти я забился в расселину над водопадом, он стрелял в меня из духового ружья
[84]
. Удивительно, почему он не прикончил меня тогда, учитывая, что он один из лучших стрелков в мире. Помните? Затем было убийство Рональда Адэра, застреленного им через открытое окно
[85]
…
– Да, я помню, Холмс, вот поэтому-то вам и следует пойти в полицию.
– И что я им расскажу?
– Все, разумеется.
– Дорогой Уотсон, мы уже как-то говорили об этом, припоминаете? Моран оказался на свободе, и я объяснял вам, что у меня нет способов защитить себя. Ведь не стрелять же в него, иначе меня самого осудили бы за убийство. Но и к властям я пойти не мог: по закону, одних подозрений мало. Теперь я нахожусь точно в таком же положении, но на месте Морана оказался Соглядатай.
– О, Холмс! – воскликнул я, потрясенный безвыходностью положения.
Он тотчас очутился рядом со мной и, положив мне руку на плечо, сказал:
– Но это не значит, что мы сдадимся, Уотсон. Я многому научился за то время, что мне приходится иметь дело с этим старым шикари
[86]
Мораном. Поверьте, мы его одолеем. На самом деле я уже начал приводить в действие план, с помощью которого надеюсь засадить его за решетку.
– План! – воскликнул я. – Какой план? Тот, к участию в котором вы привлекли Шеридана Ирвинга?
Холмсу стало не по себе. Мне редко приходилось видеть, чтобы он чувствовал себя неловко.
– Послушайте, Уотсон… – заговорил он, но я тут же его перебил:
– Нет, это вы послушайте, Холмс. Раз уж вы собираетесь задействовать Ирвинга, я настаиваю на том, чтобы его известили об истинном положении дел. Вы сумели выяснить, что Соглядатай хочет вам отомстить. И, ежели не ошибаюсь, вы намерены использовать Ирвинга, который очень на вас похож, в качестве подсадной утки. Верно?
Воцарилась тишина. Холмс невидящим взором оглядывал комнату, лицо его было непроницаемо. На один ужасный миг я решил, что зашел слишком далеко. Он глубоко задет моими словами, и теперь нашей дружбе, возможно, придет конец. Но в то же самое время я ничуть не сожалел о сказанном. Выступив в защиту Ирвинга, я был совершенно прав. Если бы я этого не сделал, то подвел бы самого себя – но как и почему, я объяснить затруднялся.
Молчание затягивалось, тягостная атмосфера все нагнеталась, и наконец я не смог больше этого выносить и был готов даже закричать, лишь бы что-то сказать, все равно что. Быть может, стоит извиниться? Пойти на мировую?
К счастью, первым нарушил молчание именно Холмс.
Повернувшись ко мне, он хмуро и пристально уставился на меня, а когда заговорил, голос его был тих и серьезен:
– Вы правы, Уотсон. Я не имею права втягивать Ирвинга, да, говоря по совести, и вас, дорогой друг, тоже, в дело, которое может поставить под угрозу ваши жизни. Я был нестерпимо самонадеян и прошу за это прощения. Единственным оправданием мне служит моя решимость избавить мир от последних подонков из шайки Мориарти, в их числе – полковник Моран, если он действительно еще жив, и это презренное отродье, Соглядатай, чтобы они больше не отравляли воздух вокруг себя. Но при этом я обязан играть по правилам, иначе быстро опущусь до их уровня. Теперь я это вижу, Уотсон, и благодарен вам за внушение. Кроме того, я понимаю, что должен не только пересмотреть свой план, но и рассказать обо всем Ирвингу, чтобы он понимал, на какой риск ему придется идти, если он согласится участвовать в нашем предприятии.
– Вы думаете, он согласится? – усомнился я, ибо с трудом представлял, чтобы Ирвинг решился на дело, которое подвергнет его жизнь опасности.