– То есть мне не следует говорить ей о булимии.
– Совершенно верно. Пусть она сама вам об этом скажет, а она скажет, я уверена. Она знает о своей проблеме, но, чтобы понять это, ей пришлось пережить сильный шок. Для нее это очень болезненная тема. Она и так расстроена, незачем расстраивать ее еще больше.
Я киваю.
– Понял, док. Сделаю все, чтобы ей помочь.
– Да я уж вижу, – улыбается доктор Паккард.
Я собираюсь открыть дверь.
– Джордан.
Я глянул на нее через плечо.
– У вас руки в крови. Не хотите для начала привести себя в порядок?
Смотрю на свои руки. Они испачканы кровью этого ублюдка.
– Черт, конечно.
Доктор Паккард достает из кармана носовой платок, потом идет к бачку с водой, что стоит чуть дальше по коридору. Нажав на кран, смачивает платок водой и приносит его мне.
– Спасибо. – Взяв платок, я оттираю кровь с костяшек пальцев и снова протягиваю его ей.
– Не надо. – Улыбаясь, она выставляет вперед ладонь. – Оставьте себе.
Я коротко рассмеялся.
– Спасибо. – Сунул платок в карман. Потом, сделав глубокий вдох, толкнул дверь в палату Мии.
Глава 24
Мия
Едва увидев Джордана, я понимаю: я больше не могу быть с ним.
Не потому что я его не люблю – люблю. Но теперь, когда смотрю на него, вижу только одно – предательство своей матери. Она отказалась от меня ради него.
Мне больно находиться рядом с ним.
Я не хочу, чтобы во мне возобладала обида на Джордана, ведь он имел все то, что по праву должно было принадлежать мне. Это не его вина – он не виноват в том, что сделала моя так называемая мать. Умом я это понимаю, но с чувствами справиться не могу. Она выбрала его. Не меня.
И это неудивительно. Ведь он такой прекрасный, потрясающий человек. Яркий и светлый, как солнце. Гораздо лучше меня.
И заслуживает больше того, что я могу дать.
Заслуживает более достойной спутницы жизни.
Я ущербная. Искалеченная.
Доктор Паккард считает, что я не безнадежна, что меня можно вылечить. А я в этом не уверена. Посмотрите, на что я похожа. До чего себя довела.
Я опустилась на самое дно. Теперь нужно придумать, как выкарабкаться оттуда, но делать мне это придется без Джордана.
– Привет. – Он закрывает за собой дверь.
– Привет.
Я с трудом заставляю себя посмотреть на него. Это больно, ибо я знаю, что вижу его в последний раз.
Мы знакомы так недавно, но здесь время не имеет значения. Мне кажется, что я знала его всегда. И мне будет очень и очень трудно расстаться с ним. Труднее, чем терпеть изощренные пытки Оливера. Труднее, чем сбежать от Форбса. Труднее, чем бороться со своей болезнью.
Джордан садится у моей кровати. На то самое место, что недавно освободила доктор Паккард, после того как добрый час проговорила со мной о моей болезни. Я не рассказывала во всех подробностях о своем отношении к еде, но разговора о булимии все равно было не избежать; ведь она – врач и сразу поняла, что я страдаю расстройством питания. Поначалу я пыталась это отрицать, но как ее обманешь, если все признаки налицо?
После того, как я призналась ей – до нее на эту тему я ни с кем не откровенничала, – на протяжении какого времени я обжираюсь и затем очищаю желудок, искусственно вызывая рвоту, – уже десять лет, – она принялась объяснять мне то, что я и так знаю: я наношу вред своему организму, ставлю под угрозу свое здоровье – у меня могут отказать печень или почки… возможен и летальный исход.
Я давным-давно знала, что подвергаю себя риску. Думаете, меня это остановило? Я не хотела думать об опасности. Просто пыталась заглушить боль, и на протяжении долгого времени это помогало. Или, может быть, в глубине души, я желала умереть.
Но, оказавшись здесь, поговорив с доктором Паккард… и прежде всего потому, что я познакомилась с Джорданом, узнала его, я поняла, что хочу жить и быть счастливой.
А чтобы жить и быть счастливой, мне нужна помощь.
Доктор Паккард сказала, что есть специализированная клиника, где мне помогут, и что она направит меня туда, но, чтобы лечение было эффективным, я должна хотеть лечиться – должна хотеть вылечиться.
И я хочу. Я готова лечиться. Мне необходимо вылечиться.
Сейчас доктор Паккард звонит в ту клинику, уточняет, есть ли там место для меня, и мне лишь остается сказать Джордану, что я уезжаю.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спрашивает он.
– Нормально. – Я смотрю на него. Его глаза, серьезные, темные, пытливые, прикованы к моему лицу.
Мне так больно смотреть на него. Каждый раз, когда я останавливаю на нем взгляд, меня раздирают противоречивые чувства: любовь к нему и обида на то прошлое, которое он олицетворяет. Прошлое, которое должно было быть моим.
Опустив глаза, я пальцами вожу по узорам на одеяле.
– Джордан… я должна извиниться за то, что предстала перед тобой в том мотеле в таком состоянии.
– Перестань. Ты не должна извиняться. Я просто рад, что нашел тебя и что все обошлось. – Он потирает грудь. – Это я, детка, должен извиняться за все. Ты не уехала бы… не оказалась бы там одна, если б я не скрыл… – Тяжело вздыхая, он проводит рукой по своим темным волосам. – Боже, никогда себе не прощу, что сразу не сказал тебе, что моя мама… – Он умолкает.
Его мама. Он прав, она – его мама.
Джордан пристально смотрит мне в глаза. В его взгляде мольба о прощении и сожаление. Он жалеет меня. Жалеет.
Ненавижу жалость.
– Просто я… – Он протяжно вздыхает. – Мне следовало сразу, как только я узнал, сообщить тебе, что Бель это и есть Анна… твоя мать, – подчеркивает он с силой в тихом голосе.
Я отворачиваюсь, устремляю взгляд в окно.
– Теперь это не важно.
– Нет, важно. И еще хочу, чтобы ты знала: я глубоко сожалею… обо всем. Может, ты считаешь по-другому, но я никогда не посмел бы умышленно причинить тебе боль. Я просто боялся потерять тебя. Боялся, что, если скажу, я тебя потеряю. – Он берет меня за руку.
– Не надо. – Я отдергиваю руку.
Боль в лице Джордана раздирает мне сердце, и я мысленно стараюсь отгородиться от него.
На какое-то время воцаряется напряженное молчание.
Джордан потирает лицо. Наконец спрашивает:
– Я тебя потерял? – Его тихий вопрос режет уши, как пронзительный крик.
Слезы жгут мне глаза, я закрываю их.
– Прости, Джордан.