Кроме того, родителям во второй половине жизни доводится переживать то, как стареют их собственные родители, как убывают их силы, и, наконец, их смерть. Мне не раз довелось общаться с пациентами, которые чувствовали облегчение, хотя и смешанное с чувством вины, когда умирал их родитель, а с ним и необходимость ублажать его. Другие испытывали угрызения совести за то, что не успели сказать или сделать, порой даже отчаяние, так как с утратой исчезала последняя капля надежды на то, что однажды удастся все исправить. Родители, старшее поколение – это всегда некий «буфер», пусть условный и неосязаемый, ограждающий от непредсказуемого внешнего мира. Исчезновение этого защитного слоя даже после длительного отчуждения с родителями нередко сопровождается приступами тревоги, даже паническими атаками. Теперь пришло время младшему поколению встать с открытым забралом перед вселенной, занять то место, что освободили предки, уже ушедшие в небытие. «Вот и эта тонкая красная линия тает перед нами», – написал Томас Харди в письме к товарищу, сообщая о смерти общего друга. Этот иносказательный образ – цепь английских солдат в красных мундирах, растаявшая под кинжальным огнем противника, – говорит о том, что наступил черед самим идти на неприступный вражеский редут.
Вторую половину жизни порой еще называют «возрастом бутерброда», когда доводится воспитывать детей-подростков и одновременно заботиться о стареющих родителях. И даже если люди легко справляются с этими обязанностями, все равно невольно приходится в чем-то ограничивать свою потребность в развитии. Возникающие раздражения и обиды редко когда выводятся на поверхность, а значит, отравляют собой подсознание. Единственный способ, которым можно избежать этого, – стараться сознательней относиться к обязанностям воспитателя и опекуна, иначе говоря, не забывать за заботами о старших и младших выделять время для самого себя. Затянувшееся пренебрежение своими психологическими нуждами даст о себе знать в другом месте как физическая болезнь, депрессия или, что бывает чаще всего, как «вечное недовольство», которое представляет собой не что иное, как сброс вытесненного гнева. Удержать равновесие между потребностью к личной свободе, личностному росту и потребностями других людей на поверку оказывается задачей трудной. Подобный баланс в любом случае найти нелегко, однако отказ от самой попытки такого поиска гарантированно означает, что человек «перегорает», замыкается в своей депрессии и обиде, и это вполне закономерно для гнева, обращенного внутрь. Как бы ни было велико чувство ответственности за ближних, от этого отравленного дерева нечего ждать доброго плода.
Если же стареющие родители, еще будучи молодыми взрослыми, сами не утруждали себя подобной ответственностью, тогда вполне стоит ожидать, что они окажутся особенно требовательны в отношении своих взрослых детей. Да и как ждать от того, кто жил эгоистическими интересами, что он внезапно повзрослеет? По большому счету, вместо созревания люди лишь прибавляют к тому, чем уже являются: нытик начинает ныть еще больше, иждивенец впадает в детство. Тот, кто привычно валил вину на других, становится язвительным брюзгой; а тот, кто не захотел взрослеть и принимать на себя полноту ответственности за собственное эмоциональное благополучие, вполне ожидаемо переложит ее на детей, когда его силы пойдут на убыль.
Взрослым второй половины жизни, даже если в других сферах жизни у них все обстоит благополучно, бывает исключительно сложно нести на себе это двойное бремя, находить здоровый баланс интересов с такими взыскательными родителями. Они или будут сверхкомпенсироваться, отдаляясь от старших, или же окажутся бессильны противиться ожиданиям родителей, в буквальном смысле не находя в себе сил провести защитную разделительную линию. Случись им сказать «нет» своим родителям или своим детям – и они уже терзаются чувством вины. Но в чем же они виноваты? То, что выглядит на первый взгляд как выматывающая вина, на поверку нередко оказывается проявлением тревоги, той самой, которая была приобретена в более ранний период жизни как цена самоутверждения против потенциально карающего или безразличного родителя. Родительские комплексы не устраняются сами по себе – они попросту уходят в подполье и тайно проникают в другие аспекты личности.
Многое в нашей жизни управляется виной. Но если мы сознательно принимаем тот факт, что найти время для своих потребностей – это честно и здорово, а прочертить границу перед чьими-то требованиями часто становится необходимостью – тогда какой смысл чувствовать себя виноватым? К внушению вины может прибегать как раз зависимый родитель, привыкший пользоваться виной как инструментом, чтобы контролировать свое чадо в более раннем возрасте. А если чуть углубиться в вопрос, то выяснится, что чувство вины, вынуждающее к уступчивости и угодливому поведению, – это на самом деле способ подавления тревоги. Тогда, возможно, получится и с тревогой справиться, и стать тем единственным взрослым из всех, присутствующих на сцене, который отдает себе отчет, что лучшее – враг хорошего.
Что касается меня, то я уже поставил в известность своих взрослых детей, что не собираюсь – больше того, не хочу – становиться иждивенцем, даже в случае недееспособности, физической или умственной. Мне хотелось бы освободить их от мысли об этом приближающемся дне, чтобы не стать для них обузой. Подобная свобода потребует немалой смелости от обеих сторон, однако смелость – то, без чего не обойтись, если хочешь прожить жизнь более или менее честно. Я нисколько не сомневаюсь в их любви, а они всегда могли рассчитывать на мою любовь. Просто нам нет необходимости доказывать ее с помощью какой-то внешней демонстрации. Но только среди такой свободы и возможна бескорыстная любовь, и подлинный баланс служения интересам других людей без отказа от своих потребностей.
Признавая тот факт, что семья как институт на протяжении истории во многом успешно справлялась со своими социальными функциями, такими как сохранение религиозных и культурных ценностей, защита и воспитание детей, так же справедливо и то, что она остается основной средой, оказывающей патологизирующее воздействие на ребенка. Здоровая семья, несомненно, способна опосредовать и смягчить травмирующее влияние окружающего мира на психику ребенка, однако нездоровая семья делает ребенка еще более уязвимым перед этим влиянием. В нынешнюю эпоху с ее широким доступом к различным типам ценностей, географической мобильностью, стремительными переменами в экономике, культуре и образе жизни семья лишилась значительной части этой цементирующей силы. Нередко дети оказываются той стороной, которая страдает от этого больше всего. Однако не стоит идеализировать и семейную атмосферу прошлого, нередко косную и удушливую. Нам ничего не остается, как по-новому сформулировать роль семьи в контексте заботы о душе.
Современная семья больше, чем фактор разделения труда, больше, чем защитная среда для воспитания потомства, больше, чем ячейка общества, хотя все это к ней применимо. Современная семья кладет в основу заботу о личности – заботу о всех личностях, составляющих семью, как наибольшую свою ценность. Отношения семейные, как и отношения между супругами, призваны поддерживать рост и индивидуацию каждого из ее членов, будь то родители или дети. В ней не должно быть места обслуживанию нарциссических потребностей другого, напротив, каждый должен стремиться поддерживать личностный рост всех членов семьи и взамен ощущать их поддержку. И это совсем не идеалистичный взгляд на возможности и перспективы семьи. Это практический план, в высшей степени целесообразный, который тем послужит обществу, что его гражданами станут вполне зрелые, сформировавшиеся личности. Чем выше роль семьи как связующей среды, где различия получают должную оценку, а не подавляются в угоду тревожности родителя, тем полнее сможет человек раскрыться в обществе. Если в семье возобладает терпимое отношение к индивидуальности, к несходству характеров и жизненного призвания, тогда каждый из ее членов свободнее сможет расти и развиваться. Чем больше поддержки будут находить в семьи и родители, и дети, тем скорей в ней воцарится любовь, а не принуждение.