Виктор поднялся. Угрожающе спросил:
— Что тебе надо от меня?
— Мне? Да ничего… — Обжора мигом смутился. — Нравишься ты
мне… и понимаю, что не след со своей любовью лезть… а нравишься — и все тут!
Ну, что тут поделаешь? Хочу тебе показать побольше, жизни научить…
— Спасибо, дорогой. Не нуждаюсь.
— Уверен? — Обжора хитро подмигнул. — Знания — они того…
лишними не бывают. Чем бока отлеживать — прогулялся бы по лесу…
— Все равно ведь не успею ничего увидеть. Знаю я твои
фокусы.
— А чего ж ты пешком ломишься? — поразился Обжора. —
Понимаю, понимаю, так и за неделю не дойдешь…
— Предлагаешь транспорт?
— Тебе? — В напускном ужасе Обжора замахал руками. — Как
можно! Тебе! Ты ведь и сам теперь…
Раскинув руки, он загудел, неуклюже затоптался на месте.
Напоминало это перегруженный транспортный самолет, пытающийся-таки взлететь.
Подмигнул:
— Давай… лети. Над леском, пока не увидишь белый дым. А там
садись… смотри.
— Я уже не мальчик, чтобы летать во сне.
— А ты попробуй! — подбодрил Обжора. — Воздушных выдержал, а
на крыло стать боишься?
Сейчас он вел себя как сержант из американских военных
фильмов. Вроде бы и злой, но вообще-то — очень даже добродушный. Такой
прекрасно знает, что мыть всю ночь казарму или отжиматься на раскаленном от
солнца плацу — только во благо.
Испытующе глядя на Обжору, Виктор вдруг почувствовал
искушение. Полететь? В конце концов, почему бы и нет? Во сне-то… К нему уже
приходило это ощущение полета — в безумии чужих воспоминаний, в ожогах чужой
памяти. Пусть и перемешанное со страхом — ибо следом неслось огнедышащее
чудовище…
Виктор медленно раскинул руки. И успел поймать ухмылку
Обжоры.
Не так!
Не изображая из себя обколовшегося ЛСД летчика, не воображая
себя самолетом!
Просто — лететь!
Он потянулся к низкому, слабо мерцающему небу. К мутной
дымке, накрывшей куполом мир.
И позволил воздуху поднять себя.
Обжора выругался — далеко внизу. По его лицу пробежала
гримаса ярости.
Виктор летел.
Тело легло на невидимую опору. На бесконечную опору —
протянувшуюся над берегом и лесом, окутавшую горы и накрывшую море. На
воздушный мост, встававший от Серых Гор до Теплого Берега, на безумную мощь
стихии.
Он чувствовал каждое движение воздуха. Ураган, бушующий над
морем, рвущий в клочья паруса незадачливому корвету… Смерч, жадным хоботом
дробящий хрупкие домишки… Самум, раскаленным саваном укрывающий караван…
Воздух баюкал его, нес над лесом. Послушный, скованный,
готовый на все.
Виктор засмеялся — так легок и сказочен был полет. Он стал
одним целым с воздушным океаном. Пусть лишь во сне. Пусть лишь на миг.
Обжора, продолжавший бесноваться, остался на берегу. Теперь
он топал ногами, будто балованный ребенок, потом, в припадке ярости, схватил
полузасыпанный песком валун и швырнул в море. Ого, вот это силища…
Виктор даже не успел подумать, как он это делает. Потянулся
к морю, уже принимающему в себя камень. Почувствовал бегущую к берегу волну —
тугую, бьющуюся на месте силу. И встретил валун ударом.
Камень, ныряющий в воду, вздрогнул и вылетел обратно.
Плюхнулся под ноги Обжоре, смешно отпрыгнувшему в сторону. Вот так-то…
Воздух нес его все дальше. Мелькнула затерянная в лесу
полянка с покинутым домом. Секундное искушение — снизиться, войти, вдруг
хозяева вернулись — отозвалось немедленной потерей высоты.
Нет. Вперед. Что там говорил Обжора?
Белый дым?
А вдали, у подножия гор, и впрямь дымилось. Вот только не
белым — дымы шли черные, серые, сизые — будто догорала свалка.
Виктор ускорил полет. Это оказалось неожиданно просто — и
даже не было ощущения встречного ветра. Воздух расходился перед ним, воздух нес
его к дымным столбам…
…к веселым раскаленным сквознякам, раздувающим пламя…
Он почувствовал боль. Резкий, пронзающий тело укол. Так
замирает сердце, окатывая волной ужаса и отвращения, при взгляде на что-то…
что-то, невыносимое для глаз…
Дымное марево колыхалось совсем рядом. И видно уже было, что
горит.
Город.
Закопченные, чуть скособоченные дома. Не такие, как в
Срединном Мире, скорее Изнаночные. Бетонные иглы, которые и на улицах
американского мегаполиса выглядели бы уместно. Кварталы коттеджиков, вылизанные
огнем до фундамента. Геометрически выверенный микрорайон чисто российского
обличья — невысокие здания, раскинувшиеся вширь, а не ввысь. Мятый,
искореженный асфальт. Озерцо пылающего битума на месте чего-то, напоминающего
остатки бензоколонки. Город не вызывал каких-то конкретных ассоциаций и в то же
время казался знакомым. Некий усредненный город…
Виктор опустился посреди улицы. Асфальт под ногами был
мягкий и липкий, его пересекали рубчатые полосы, подозрительно похожие на следы
танковых гусениц. Полосы оканчивались в накренившемся здании, в стеклянных
осколках витрины.
Господи, да что тут происходит?
Он сделал шаг — чувствуя, как вокруг напрягается воздушный
кокон. Будто невидимая броня, хранящая от жара и копоти… Трещали в домах
последние очажки пожаров — видимо, все, что могло сгореть, уже сгорело. Из
стены совсем уж развалившейся пятиэтажки торчала скрученная, оплавленная труба.
Чахлый венчик голубого пламени трепетал в последних судорогах — остатки газа
уже не в силах были поддерживать огонь.
Виктор как зачарованный двинулся вперед.
В развалинах пятиэтажки что-то хрустнуло — звук был слаб и
не страшен, так ломаются пластмассовые игрушки под ногой взрослого человека,
так хрустят сухие ветки в лесу. Обращенная к Виктору стена задрожала и
ссыпалась внутрь здания — обнажая пустое, выбитое взрывом или просто выгоревшее
нутро. На остатках перекрытий, на высоте третьего этажа, открылась комната,
ободранная, заваленная горелой щепой и горами мусора. Уцелевший потолок
выгнулся внутрь бетонными сосульками. Словно в насмешку, сохранилась в углу
кровать — древняя металлическая кровать с панцирной сеткой, вся вычерненная
огнем.
Непроизвольным жестом Виктор вскинул руку — что-то уцелевшее
в этих руинах казалось насмешкой, вызовом. Тугой кулак ветра ударил в комнату,
и та будто вскипела — накаленный металл кровати вспыхнул будто в кузнечном
горне, прошел цветами побежалости и оплыл огненной лужей.
За спиной раздался негромкий звук. Он обернулся.