— Тебе некуда звонить.
— У твоих нет телефона? — сообразил Виктор.
Было уже заполночь. Веселенькое дело!
— Вставай, — сказал он наконец. — С тобой ничего страшного
не случилось. Я сам отвезу тебя домой.
Тэль словно ждала разрешения. Немедленно села, оправила
свитерок, сложила руки на коленях. Аккуратная примерная девочка. И не скажешь,
что в голове сквозняк.
— Ко мне на такси не доедешь, Виктор, — сообщила она. По
деловому, без всякой насмешки или вызова. Напротив, с благодарностью, словно
предложение ей очень польстило.
— И что же тогда делать?
В глубине души Виктор надеялся, что девочка встанет и уйдет.
Сама. И пешком. Нет, конечно, это было бы не слишком правильно — отпускать
ребенка, да еще раненного, в ночь.
Но где-то в глубине души ворочался холодок предчувствия. И
говорил он одно: если девочка сейчас не уйдет — из его квартиры и из его жизни,
то будет плохо. Очень плохо.
Почему только эти сволочные предчувствия такие однобокие? А
что произойдет, если он сейчас выставит девчонку за дверь? Станет лучше?
Тэль смотрела ему в глаза.
— Мы ляжем спать, — сказала она с подкупающей простотой.
Подумала, и уточнила: — Я маленькая, мы на тахте поместимся. А утром пойдем ко
мне.
Вот теперь Виктора проняло окончательно.
— Так, — сказал он.
Взял девочку за плечо, поднял с тахты. Молча поволок в
прихожую. В голове сразу возникла целая куча неприятностей, которые крылись за
предложением Тэль. То ли вычитанные в газетах, то ли мгновенно придуманные
гнусности. Самым безобидным было пробуждение в обчищенной квартире… да что у
него воровать-то? Далее следовали небритые граждане кавказской национальности,
включенные утюги, сроки за растление малолетних и прочие радости бульварных
газет.
— Виктор! — Девочка внезапно вывернулась из его рук.
Прижалась к стене, под злополучным электрощитком.
— Выметайся, живо! — Виктор пытался говорить зло и
убедительно, но получалось это плохо. Ну не походила эта девочка на пособницу
какой-то грязной аферы! Никак не походила! Да и в словах ее, похоже, не было
ничего, кроме предложения уснуть на одной кровати. — Выметайся!
— Почему? — совсем растерянно спросила девочка.
— Почему, говоришь? — Виктор указал взглядом на пол.
Конечно, основная лужа была в подъезде, но и здесь хватало бурых пятен. — Это
не твоя кровь! Ты бы так не прыгала, Тэль… или как там тебя!
— Не только моя, — легко согласилась девочка. — Я
отбивалась.
Час от часу не легче! Может быть на лестнице этажом ниже
валяется труп?
— Он ушел. А мне было не до него. Я шла к тебе.
От легкости, с которой Тэль отвечала на незаданные вопросы,
делалось неуютно.
— Почему — ко мне?!
Виктор уже не рассчитывал на нормальный ответ. Может быть
потому его и получил.
— Наши предки знакомы.
Ох уж этот жаргон! Предки! И все-таки что-то проясняется.
Виктор с безумной скоростью прокрутил в голове маминых подружек и их мельком
виденных чад. Смутно вспомнились несколько рыжих девчонок. Надо позвонить маме.
Спросить, кто из дочек-внучек ее подруг предпочитает играть с самодельными
мечами, а не с куклами и компьютерными приставками… Да. Конечно. Позвонить…
— Идем в комнату, — устало сказал Виктор. — Ладно. Хорошо. Я
идиот. Я доверчивый кретин. Не требую объяснений и доказательств. Но скажи,
пожалуйста, откуда наши предки знакомы?
Девочка обиженно поморщилась:
— Они вместе воевали.
— Что?!
Несколько секунд Виктор потратил, пытаясь представить маму
или папу на войне. На какой-нибудь «необъявленной». Маленькая, пухленькая
учительница математики в джунглях Вьетнама или близорукий, в очках с линзами
минус семь, отец в горах Афганистана… Надо же, какая увлекательная версия!
— Девочка, мои родители не воевали. Нигде и никогда. Честное
слово. Их даже в тыл врага с парашютом не сбрасывали.
— Я не говорила о родителях, — спокойно возразила Тэль. —
Твои бабушка и дед — воевали.
Виктор осекся на полуслове. Родителей отца он толком и не
знал. Рано умерли, и, кажется, произошло что-то такое в их жизни, о чем
вспоминать особо было не принято. А вот баба Вера…
В детстве он проводил у нее каждое лето. И тогда, и сейчас
баба Вера жила в глухой деревеньке в Рязанской области. Есть такой тип людей,
что совершенно не переносят городской жизни. Даже в мамин городишко она
выбиралась редко и с неохотой. В Москве, у него, не бывала никогда, хотя
здоровье (тьфу-тьфу) позволяло. Была баба Вера высокой, без намека на
старческую сгорбленность. С острым взглядом янтарных глаз, с черными и на
восьмом десятке лет волосами. А еще в ней было то, что называют «породой». В
войну — настоящую, единственную, которой принято гордиться, была она немногим
старше Тэль. Но — воевала. В партизанском отряде. Маленький Виктор, как
водится, в свое время пристал к бабушке с расспросами: «Расскажи, как убивала
фашистов!»
И баба Вера рассказала. Да так подробно, что мама,
услышавшая от сына восторженный пересказ, первый и последний раз поругалась с
бабушкой. Виктор, укрывшись с головой одеялом, перепуганно вслушивался в
перебранку из соседней комнаты. «Мама, да ты сумасшедшая! — кричала на бабушку
его мать. — Шею резать не с той стороны, где стоишь, да? А то кровью
запачкаешься? Ты что ребенку рассказываешь? У него же травма, психическая
травма будет!» И голос бабушки, спокойный, ледяной… как у Тэль… как у Тэль!
Что-то о лице смерти и цене жизни. Про то, что Виктор не спит, все слышит, и от
маминой истерики у него как раз и может быть психическая травма.
Бабушка всегда знала, когда он спит, а когда притворяется. И
звала его только Виктором. Никаких Витенек-Витюшек-Витюлечек, от которых
коробит любого мальчишку. С бабой Верой было хорошо и жутковато одновременно.
Виктор мог соврать маме или отцу, но бабушке даже не пытался.
— Ты мне веришь? — неожиданно спросила Тэль.
Виктор пожал плечами. И честно сказал:
— Нет.
В щитке щелкнуло, и свет погас.
— Часто так? — с живым интересом спросила девочка из
темноты.
— Отойди от щитка. — Виктор поймал ее за руку и оттащил в
комнату. — Стой.
Поминутно налетая на стены, он выбрался на кухню, стал на
ощупь искать свечку. Все, хватит на сегодня войны с проводкой. Завтра надо
вызывать электрика.
Свечка нашлась не сразу. Почему он за пять лет не научился
ориентироваться в собственной квартире? Стоит погаснуть свету — и словно
сходятся стены, а потолок опускается и давит. Никогда ведь не жил в роскошных
просторных апартаментах…