— Никого.
— Не пропадешь? — помолчав, спросил Виктор. Нельзя позволять
мальчишке увязаться за ним, поддавшись жалости.
— Не пропаду.
— Хорошо. Я посплю. Когда будем подъезжать к станции —
разбудишь.
Мальчик кивнул:
— Еще не скоро. Мы Пределы огибаем.
Виктор глянул в окно, словно можно было в лесном море
обнаружить грань между миром мертвых и миром живых.
А ведь и впрямь — можно!
Это было почти неощутимое, неявное — и все же несомненное
присутствие Силы. Будто пронесся через лес бурный поток — и деревья слегка
присели, покосились; будто промчался шквал, изломав, скрутив ветви; пролетел
быстрый верховой пожар, опалив, обуглив верхушки; взвилось облако пыли, навечно
осев на листьях. Тянущаяся через лес полоса, тонкая, почти неприметная — и до
сих пор, несмотря на сотни прошедших лет, живая. Барьер, граница. Серый Предел.
— Именем Четырех Стихий… — прошептал Виктор.
Опять наступило, нахлынуло — он уже не был собой или не
только собой был…
— Воздухом и огнем, водой и землей — вечными силами отделяю
вас от живых…
Поезд тряхнуло. Мигнули лампы. Мальчишка уже не сидел на
кресле, он сжался в углу, с ужасом глядя на Виктора.
— И ставлю Серый Предел между вами и теми, кому лишь
предстоит умереть…
И тут — ударило еще сильнее. Контрапунктом. Заволокло
сознание. Провал, водоворот, вихрь, пламя…
Последние. Двое последних. Уже ощутивших его силу, уже
догадавшихся, что даже им — не устоять. Пылающий лес, ливень льет с серых
небес, но шипит, испаряясь, не в силах коснуться размокшей почвы. А он идет
сквозь огонь — ему дана эта власть, даны силы противостоять всем стихиям.
И двое последних понимают это.
Небо больше не держит их, воздух подламывается под крыльями,
и ливень прижимает вниз, и земля расходится под чудовищным весом чешуйчатых
тел, и смертоносное пламя, так послушно испепелявшее врагов, теперь грозит
взорваться в пасти.
Значит — они встретят его в человеческом облике.
Значит — и он настигнет их как человек.
Расплата. За тысячелетнее господство, за ярость и
непреклонность, за нежелание поделиться хоть капелькой власти, за самомнение и
гордыню.
Он выбран — и он станет знаменем новой эры. Вестником
свободы.
Лес расступается, мелькает вдали полоска реки — и на берегу
он видит последних. Мужчина и женщина, мужчина — в черных латах, женщина — в
разорванной тунике. Ей досталось больше в скоротечные моменты схватки в
небесах.
Мужчина в черных латах идет вперед, навстречу ему. Лицо
наглухо закрыто решетчатым забралом шлема. Ладонь сжимает рукоять меча. В
голосе усталость — но не страх и даже не ненависть. По крайней мере они умеют
проигрывать достойно.
— Зачем ты преследуешь нас? Мы уходим. Мы уже на Тропе. Вы
хотели свободы? Берите ее…
В словах есть правда, но время милосердия ушло.
— Вы уйдете в никуда. Ибо я — Убийца Драконов.
Мужчина достает меч. Может быть — он еще верит в победу. А
может быть — ищет красивой смерти…
Это прошло. Так же быстро, как и началось, оставив лишь
гудящую тяжесть в голове и слабость в руках. Поезд покачивался на рельсах, за
окном, утонувшая в лесах, тянулась незримая граница.
— Что со мной, а? — то ли мальчика спрашивая, то ли к себе
обращаясь, сказал Виктор.
Вот только сын Предельника не знал ответа. А уж сам Виктор —
тем более.
Однако паренек старался.
Казалось, что мальчик старательно подбирает слова, пытаясь
высказать как можно проще нечто, ему прекрасно понятное и никогда не
требовавшее объяснений.
— Маги живут в кланах, на берегу океана. Человеческие города
им не нужны. Есть Стихийные кланы. Их четыре. Они главенствуют в мире.
— Понимаю. Это мне уже говорили.
— Есть кланы Звериные, — Ярослав дернул плечами. — Оборотни.
Они способны перекидываться… обращаться в животных. Они слабее, но их сила тоже
велика…
Он явно собирался продолжать. Много ли, мало ли знал сын
несчастного Предельника — но сейчас это было явно чересчур. Из глубины вновь
поднимались разрушительные видения — и огонь, и вода, и рушащиеся горы, и
сметающие все смерчи. Виски рвануло болью — на миг показалось, что голову
насквозь пронзила стрела.
Взмахнув рукой, Виктор заставил паренька замолчать.
Дальше идти нельзя. Все, вбираемое тобой, отражается в
памяти, словно в кривом зеркале, собирающем жгучий жар солнца. Нельзя брать
сразу и помногу. Слишком велик соблазн — сразу, от первого «знатока» узнать все
потребное, получить все готовеньким. Что-то хранило Виктора… или, может,
очутившегося рядом.
— Владыка… — Мальчик явно забеспокоился, молчание Виктора
затягивалось.
— Все хорошо. — Виктор сглотнул ставший в горле комок. — Вы
мне и впрямь помогли. Я благодарен твоей семье за помощь.
Может быть, Ярослав и почувствовал ложь в его словах. Но
преклонение перед Владыкой было слишком велико.
— Скоро станция? — спросил Виктор.
Мальчик долго смотрел в окно.
— Да… скоро. Полчаса, час…
— Ты сойдешь, — повторил Виктор. — Возьми.
Потянулся к сохнущим джинсам, достал мешочек с
драгоценностями. Молча отделил три кроваво-красных рубина.
— Мы служим вам не за деньги, Владыка!
— Знаю. Но я вознаграждаю за преданность.
* * *
Сразу же после стычки Лой Ивер с Торном ее осведомителям
пришлось потрудиться в поте лица.
Итак — где Огненные?
Почему, кроме Ритора, не было никого из Воздушных?
И из-за чего, собственно говоря, два могущественных мага
дошли до рукопашной? Почему Торн решил презреть все писаные и неписаные
традиции, устроив свару прямо на ее, Лой Ивер, балу?
Что все это значит?
Когда дело пахло «подпаленными хвостами», как говорили у
Кошек, Лой предпочитала грубой силе лесть и хитрость. Лесть, хитрость и,
конечно же, хороший совет. Только надо, чтобы советчики не поняли, что чем-то
помогли ей.
У нее собрался ближний круг, доверенные подруги (если только
к Кошкам вообще применимо такое определение) — всего трое, но больше и не надо.
«Вероятность провала, — наставляла маленькую Лой ее бабка, Ивер Первая, — прямо
пропорциональна числу посвященных в тайну».