– Я действительно не понимаю, о чем вы говорите. – Она повторяла уже механически. Голос был безжизненным, слова казались бессмысленными.
Мисс Сильвер сказала:
– Я думаю, у вас было намерение посетить меня, но вы не могли решиться и в итоге отказались от этой затеи. Человеком, который следил за вами, была женщина в поношенном коричневом пальто, с фиолетово-коричневым шарфом на голове. Пока вы ждали на тротуаре, она стояла под навесом одного из соседних домов. Когда вы пошли обратно, она повернулась лицом к двери, как будто ожидая, что ей откроют. Но когда вы прошли мимо нее, она спустилась с крыльца и опять последовала за вами.
Анна ничего не сказала, а мисс Сильвер продолжила:
– Я уверена, что полиция не интересуется вашими передвижениями. Я имею основания так считать. Значит, вами интересуется кто-то другой. Именно по этой причине я вам звоню. Вам лучше знать, кем может быть этот другой и до какой степени вы в опасности. Я почувствовала себя обязанной вас предостеречь. Если вам захочется со мной посоветоваться, я в вашем распоряжении. Думаю, вам приходить ко мне небезопасно, но я могла бы прийти к вам.
Анна резко вздернула подбородок. Зачем она позволяет кому-то так с собой разговаривать? Она, верно, сошла с ума. Видно, она совсем обезумела, потому что ей вдруг захотелось закричать: «Да, придите, придите, придите!» Она сдержала этот порыв, как и свой голос:
– Я уверена, что у вас очень добрые намерения, но все равно не понимаю, о чем вы говорите. До свидания.
Глава 27
Анна повесила трубку. Она испытала облегчение, испытала ощущение, что спаслась от опасности. Она едва было не сказала «придите». Сейчас это казалось невероятным, но в тот момент ей так хотелось это сказать. Она подумала, что это был самый странный телефонный разговор в ее жизни – странный в том, что было сказано, и странный в том, как он на нее подействовал. Эта женщина, эта мисс Сильвер, она говорила так, как будто все знала. Нелли разговаривала с ней в поезде. Что Нелли ей сказала? Как много из того, что сказала ей Нелли, было передано полиции? Даже несмотря на свое облегчение оттого, что спаслась от этого звонка, она ощущала настоятельную потребность увидеть мисс Сильвер и все выяснить. Затем она подумала о том, что сказала ей мисс Сильвер, – получается, что Феликс приставил кого-то следить за ней. Она не имела ни малейшего сомнения в том, что это сделал именно Феликс, а это значит… Она очень хорошо знала, что это значит. Получается, что она не выиграла свою битву, она только возбудила в нем подозрения. Он не стал настаивать на своих приказах не потому, что она убедила его в их нецелесообразности, а потому, что он больше ей не доверял. А когда он узнает, что она была на Лиам-стрит и стояла там, глядя на Монтегю-Мэншнс, на квартиру, где над дверью значилось имя мисс Сильвер, то будет не слишком доволен. Она не вошла в тот дом в этот раз, но может войти в следующий.
Что ж, ей придется принять решение. Она может сдаться, позвонить сейчас же мисс Сильвер и выдать Феликса… Но так ли это?.. Она не знает, кто он такой. Что она может выдать? Он знает, как замести следы, и каждое сказанное ею слово станет лишь обвинением в ее адрес. В свете здравого смысла ее план начинал выглядеть шатким и никчемным. Если бы мисс Сильвер ее не узнала, она могла бы позвонить из телефонной будки и рассказать, что знает о Феликсе и его аудиенциях на задворках парикмахерской под названием «Фелис». Но какой толк говорить «если бы»? Нелли Коллинз говаривала: «Если бы да кабы да во рту росли грибы…» Ведь мисс Сильвер ее узнала. Слишком поздно – этим путем ей уже не выбраться. Ей надо играть наверняка – она должна добыть Феликсу слепки ключа. Это его задобрит. Если бы ей посчастливилось раздобыть еще и шифр, она сняла бы с себя подозрения.
Из двух опасностей, в которых она оказалась, опасность, исходящая от Филиппа, вдруг показалась ей незначительной. Феликса надо задобрить и успокоить любой ценой. Она очень хорошо знала, что происходит с бесполезным или ненадежным инструментом – его без колебаний отправляют на свалку, просто как ржавое железо. Ее решительный настрой не исчез, просто сменил направление. Анна почувствовала удивительную легкость и уверенность в себе. Она даже придумала слова, которыми расскажет Феликсу, как ходила вокруг Лиам-стрит, чтобы взглянуть на Монтегю-Мэншнс, и если он спросит: «Зачем?» – она скажет: «О, сама не знаю, меня это позабавило – все равно как смотреть через прутья решетки на хищника».
Вернувшийся домой Филипп застал ее в этом приподнятом настроении. До ужина еще оставалось время, и он сел поговорить с ней. Когда она пошла готовить еду, он последовал за ней на кухню, привалился своим длинным телом к буфету и продолжил болтать. Как-то незаметно они заговорили о Франции. Он задавал ей вопросы, и не с каким-нибудь каверзным подтекстом, а как если бы предмет действительно его интересовал, как если бы он нашел для них обоих общую тему. Нарезая рыбу для пирога и приготовляя сырный соус, она поняла, что они впервые разговаривают и что Филипп, всячески старающийся ей угодить, может действительно быть очень привлекательным.
За едой он начал говорить о своей работе. Не было сказано ничего важного, но тот факт, что он вообще заговорил об этом, ее воодушевил. Она была очень осторожна, проявляя лишь дружеский интерес, не задавая никаких вопросов, кроме одного раза, когда он упомянул, что ему придется закончить кое-что писать после ужина; тогда она спросила:
– Это займет много времени?
– Не очень. Мне бы следовало задержаться и закончить это у себя на службе – не очень-то я люблю выносить со службы шифровальную книгу. Однако… Нет, я буду не долго.
Пока шла трапеза, ее уверенность в себе росла. Она ощущала себя на гребне волны. Когда она пошла в кухню за кофе, то положила Филиппу в чашку две таблетки из тех, что дал ей Феликс. Поднос стоял на буфете. Поднимая голову, она поймала свое отражение в маленьком дешевом зеркальце, прибитом к полке буфета. На миг собственный вид ее встревожил. На щеках ее играл натуральный румянец, глаза светились, у губ появился какой-то новый изгиб. «Я выгляжу так, словно в него влюблена, – подумала она. А затем: – Что ж, почему бы и нет? Я могла бы влюбиться, если бы он захотел».
Она подхватила поднос и понесла в гостиную. Оказалось, что Филипп встал со своего кресла. Он стоял возле камина, глядя на огонь. Когда она поставила поднос на стол, он сказал:
– Я заберу кофе с собой в кабинет и закончу то, что принес домой. Это не займет много времени. Если бы я сейчас сел, то мне бы не захотелось опять вставать. Я вернусь ненадолго, когда закончу, а затем пораньше лягу спать. Я мог бы проспать целые сутки.
У нее было чувство, что удача сама идет ей в руки. В любом другом настроении она задалась бы вопросом почему. Сегодня ей ни разу не пришло в голову, что все удается уж слишком легко.
Час спустя, когда он вернулся, она сидела под лампой, ремонтируя что-то из изысканного нижнего белья. Свет мягко падал на персикового цвета атлас и небеленое кружево, на блестящую сталь иглы и на моток вышивального шелка, лежащего на подлокотнике кресла. Когда он вошел, она подняла на него взгляд и увидела, что он зевнул, прикрывая рот рукой. На другой руке болталась цепочка с кольцом для ключей. Анна чуть удивленно приподняла брови и спросила: