Бизар - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Иванов cтр.№ 69

У меня есть лезвие!

Под стелькой в кроссовке лежит лезвие!

Я успею порезать струны.

И успокоился.

* * *

Буквально три дня спустя пришла девушка из организации, которая именовалась «Flygtningehjælp» [77] , и тоже взяла у меня интервью. Это было сделано как-то неряшливо, по-любительски… Не было ни компьютера, ни переводчика. Ей сказали, что я говорю и по-датски, и по-английски, поэтому она не стала приглашать переводчика. Точность тут уже не имела никакого значения. Опять формальность. Соблюдение правил. Где-то должно было быть отмечено, что в рассмотрении моего дела поучаствовал и «Flygtningehjælp»… To есть сделали все возможное. Мне помогали. Мне объясняли. Дело рассматривалось сквозь стереоскопический телескоп со всех сторон. С трех сторон, как оказалось!

Мы сидели с ней в маленькой комнатке, за маленьким столом, сдавленные стенами, с чаем, как на свидании в каком-нибудь кафе; я рассказывал, она писала в тетрадку. Как студентка. Может, и была студентка. Поправляла очки. Снимала. Смотрела в мои глаза не моргая, как курочка, которая, кроме тетрадок, компьютеров и пирожных на Рождество, ничего не видала. Пустоголовая девчушка с хорошим образованием; прилежная ученица, пропитанная благими намерениями и любовью к людям и всему живому; несомненно, ее дипломы стояли в рамочках на полках, там же, где фотографии с мамой и папой в Испании, Италии, Франции. Может, у нее были родственники на Юлланде. Может, сама из Хольстебро. Может, где-нибудь под Фарсетрупом есть коровник, где доили и месили навоз ее прапрадеды… Она бы неплохо смотрелась и с вилами, и с доильным аппаратом, и с ведром молока, и с пучком каких-нибудь трав где-нибудь в картофельном поле, с кроликами на лужайке… Коричневая прямая юбка, вязаная кофта, рубашка… асексуальность и конопатые толстые руки… Мне сразу все про нее стало ясно, как только я увидел, как она поправляет очки, прикусывая губку. Никакой личной жизни: все занимали этикет и заученные фразы. Все силы ушли на улыбочки, манеры, жесты, на повторение одних и тех же заклинаний. Я был просто уверен, что она ходила слушать джаз в какой-нибудь клуб. Она не докуривала сигареты, клала в пачку, чтоб докурить после. В церковь тоже ходила. Крестик на кожаном шнурке. Попросила рассказывать всё… Я очень коротко рассказал… Она выслушала, что-то записала, что-то пропустила, сказала, что мне действительно откажут. Я и без нее знал, что мне откажут. Глубокомысленно сказала, что пока не видит, как ее организация могла бы мне помочь… Меня это уже не волновало. Серьезно кивая, посоветовала воспользоваться услугами хорошего адвоката: «Потому что ваше дело наверняка будет отторгнуто после первого рассмотрения. Почти все, кто приехал не из горячих точек, после первого рассмотрения получают отказ, а вот второе рассмотрение уже более детальное. И третье включает в себя рассмотрение с точки зрения гуманитарной позиции…» Я сказал, что все это знаю, это знает каждый, спросил, может ли она добавить что-то еще?.. Она задумалась, думала старательно, напрягалась, а потом покачала головой, вздохнула, выпустила неловкую улыбку и сказала, что даже не знает, что бы она могла такое мне посоветовать сверх выше сказанного… Я зевнул и попросился в клетку.

Тем же вечером написал небольшое, но очень четкое письмо, и побрился.

Через несколько дней вместе с мистером Винтерскоу приехала Дангуоле. Нам дали два часа. Она сказала, что в ее паспорт даже не заглянули, зато рюкзак переворошили. Мы страстно сплелись…

Распались, полежали…

У меня кружилась голова.

Покурили. Меня затошнило от ментоловых сигарет. Она сказала, что я отощал и выгляжу как покойник. «Оброс, кудлюс» [78] , – погладила мои волосы. Засмеялась и сказала, что, даже если меня прикончат, она найдет способ меня реанимировать.

– Я тебя и на том свете достану! От меня никуда не денешься.

После второго захода мне стало совсем тяжко, еле дышал… Она положила мою голову себе на колени, ее каштановые вьющиеся волосы щекотали лицо, она целовала меня, поила вином, кормила кусочками сыра и давала инструкции… Письмо, которое я ей послал, произвело на всех впечатление… Весь Хускего оживился… Все вышли в центр деревушки, зажгли большой ритуальный костер и долго стояли, взявшись за руки, молились… Даже старик там с ними стоял, что было неслыханно само по себе… Пол с Лайлой нашли мне адвоката, который недавно выиграл дело каких-то русских из Литвы, они здесь получили убежище… Дело было похоже на мое: отмывка денег – насилие – преследование – мафия – коррумпированные менты…

– Вот, возьми еще ментоловых сигарет, чтобы курить гашиш… лучше кури с ментоловым табаком – не почуют, и еще лучше – кури в душе, включай воду и в душе кури… есть у вас душ?

– Есть, конечно…

– Обязательно покури, не ешь его, тут мало, а покури – каннабис снимает напряжение, а то ты такой напряженный… ты просто измочален! На тебя страшно смотреть!

– У тебя тоже глаза запали…

– Еще бы! Я больше не сплю…

– Как с деньгами? Осталось еще что-то?

– Кончаются, но я работаю, и Лайла пообещала, что подыщет мне кое-что… На адвоката добавит старик Скоу. Поговори с ним хорошо, все объясни ему правильно, как ты умеешь… Надо цепляться за соломинку…

Ее деловитость меня обнадежила. С такой не пропадешь, мелькнуло в голове, все как будто встало на место. Она дала мне кучу шоколада… черного, белого, с арахисом, с изюмом… У Тяпы сердце подпрыгнуло, когда он увидел его… Он онемел от счастья.

– Только не набрасывайся, – сказал я.

– Нет, что ты! У меня ж две ходки было, я знаю, как скажешь… Брат, я столько шоколада в жизни не видел! Она что, на шоколадной фабрике тут работает?

– Да, – сказал я, – вот тебе плитка… а мне надо кое с кем еще побазарить… Постой! – опомнился я, стянул кофту. – Отлепи гаш со спины! Спрячь!

Мистер Винтерскоу мял руки и жевал губы, показывал какие-то статьи из газеты, просил назвать имена, дать телефонные номера; спросил, с кем и как связаться, потребовал, чтоб я все с самого начала рассказал, как можно короче, самое главное, суть; я рассказал; он сказал: «Так, так, так… ну и дела… мда…», попросил, чтоб я все это написал и послал ему, дал мне конверт с маркой и написанным на конверте адресом. Сказал, что сделает все возможное. Он записался к адвокату. Мне было стыдно. Никогда прежде в жизни мне не было так совестно, как тогда. Мне очень сильно захотелось умереть; стать мучеником; умереть ради него, всех, чтоб мученической смертью искупить этот позор. Иначе было не отмыться.

Старик ушел, волоча свои боты. Ему вслед охранники смотрели и перемигивались. Меня пронзила жалость к нему, к себе, ко всем нам. Он был так же бессилен что-либо изменить в моем положении, как и в своем замке. Все было бессмысленно. Он только напрасно терял время.

Ночью покурили в окно гашиш. Спали как убитые. Утром охранники были довольные.