Было два часа, до конца рабочего дня ждать оставалось долго, но кто знает, может, иной из Старостиных приезжает домой в обеденный перерыв. Или кого-то отпустят со службы раньше.
Она села на подоконник и даже стала задремывать, как вдруг на ширину цепочки растворилась дверь Старостиных, и давешняя прислужница проскрипела:
– Сидеть здесь не можно, гражданка. Я милицию вызову.
Как оказалось впоследствии, она претворила в жизнь свою угрозу. Возможно, отделение находилось совсем рядом. Или по сигналам из подобных квартир наряд приезжал незамедлительно. Как бы то ни было, милиционеры появились очень быстро – Елизавета Семеновна не ждала их столь скоро. Один мильтон вышел из лифта, а другой одновременно поднялся по лестнице, тем самым беря гражданку Спесивцеву в кольцо.
– Ваши документики, гражданочка! Что вы здесь делаете? Вам придется проехать с нами. Почему? Потому что это режимный объект и находиться здесь посторонним не дозволяется.
В мотоцикле с коляской бабку Лизавету (кстати, в то время ей не так много лет было, пятьдесят три – по нынешним временам в самом соку) привезли в отделение. Паспорт сразу отобрали, как ей сказали, «на проверку» и даже посадили, словно преступницу, в клетку за решетку.
Спустя три часа ожидания явился наконец давешний следователь в коверкотовом пальто и шляпе. Коротко приказал мильтонам: «Откройте! – а потом бросил женщине: – Следуйте за мной».
Они прошли в кабинет. Мужчина пригласил ее присесть. Глаза его были усталыми, но добрыми. Он укоризненно улыбнулся:
– Что это вы, Елизавета Семеновна, затеяли? Пристаете к гражданам, выспрашиваете. Не даете им спокойно трудиться и отдыхать…
Бабка Лиза молчала, не зная, какую линию защиты выбрать. Потом решила говорить правду:
– Я хочу выяснить, как действительно погибла моя девочка.
– А я вам все сказал, – развел руками начальник. – Вы что, советским органам не доверяете?
– И все-таки я бы хотела поговорить со свидетелями. – Как ты знаешь, Вика, упорство было у прабабки Лизы фирменной чертой. – Со всеми, кто присутствовал в квартире во время убийства.
– А с ними уже беседовало следствие – наше, советское следствие.
– И все-таки я бы хотела сама.
– Могу я узнать, с какой целью?
– Восстановить последние минуты Жанночки.
– Следствие все установило. Что вам еще надо?
– Разобраться, почему не стало Жанны.
– Ну, знаете, хватит! – хлопнул ладонью по столешнице следователь. – Видит бог, я долго терпел. Я вам тут частным сыском заниматься не позволю. Ишь, приехала! Шерлок Холмс в юбке! Вы что, советской милиции не доверяете? Или вам наши органы прокуратуры не нравятся? Следствие и дознание? Не нравятся, да?! Вы понимаете, что вы своими действиями тень на них бросаете?
Елизавета Семеновна не выносила прямого и грубого нажима и стала оправдываться: «Я ничего ни на кого не бросала, я хотела просто…»
– Просто! – перебил ее хозяин кабинета. – Хотела она! Нет, это я тебе скажу – просто: тебе советские органы и наша прокуратура не нравятся, и ты хочешь их опорочить, потому что тебе вся Советская власть не нравится! Потому что ты, Спесивцева, дочка белогвардейского прихвостня, думаешь, раз ты в анкетах про него благоразумно не пишешь, мы о нем забыли?! А ведь он, твой отец, был расстрелян в двадцать первом году органами ЧК – за открытое пособничество белякам! Забыла?! И это еще не все! Ведь ты не пишешь в анкетах, что отец твоей прекрасной Жанночки – на самом деле враг народа и расстрелян в тридцать восьмом году!
– Он реабилитирован, – прошептала бабка Лиза. – Мне и справку прислали.
– Значит, теперь ты решила, что ленинский карательный меч наших органов может ошибаться?! И сейчас, когда в результате несчастного случая, по собственной глупости, погибла твоя дочка, – органы тоже ошибаются?! Знаешь, Спесивцева, не выводи меня из себя! У всякого терпения бывает свой предел!.. Ты где работаешь, Спесивцева? – вдруг следователь переключил регистр своей речи с рассерженного на задушевный.
– В конструкторском бюро, – оторопело проговорила бабка Лиза.
– А кем ты там работаешь?
– Заместителем начальника.
– Вот! – воздел палец хозяин кабинета. – Ты работаешь в КБ, на начальствующей должности, почти в номенклатуре – и ты думаешь, почему? Потому что ты такая умная – талантливая – гениальная? Нет и нет! Ты работаешь там только и исключительно потому, что органы до поры до времени закрывают глаза на твой, Спесивцева, так сказать, послужной список. На твоего отца, расстрелянного в Гражданскую. На твоего мужа, казненного в трудное предвоенное время.
– Он не муж мне был, – прохрипела Елизавета Семеновна.
– Да, официально вы с ним в браке не состояли. Но фактически он являлся твоим, Спесивцева, сожителем и отцом твоей дочери Жанны! Скажи спасибо судьбе, а главное, советским органам, что вас обеих, и тебя, и дочку, тогда не репрессировали, как ЧСИР – членов семьи изменника Родины! Что дали тебе погулять на свободе – а ведь могли стереть в лагерную пыль, да и надо было! Словом, давай, Спесивцева, забирай тело своей дочери из морга, договаривайся с крематорием, проводи кремацию и быстренько езжай с урной домой, хорони. И не лезь ты больше в это дело. По-дружески тебе советую: не лезь! Не надо, – тон следователя снова сменился на самый дружелюбный, однако каждое его слово, если вдуматься, дышало угрозой. – У тебя ведь внучка осталась, Валентина, пяти лет. Единственная память о дочери. Самый близкий тебе человек. Хорошая девочка, в детский сад ходит. Ты ведь одна у нее теперь, и за папу, и за маму. Одна – вдумайся, Елизавета. У нее ведь, у несмышленыша пятилетнего, никого: ни отца нету, ни матери. Одна ты. А если с тобой вдруг что случится? Мало ли! Авария, допустим. Или, не ровен час, кирпич на голову упадет – как в старину говорили, все под богом ходим. Или хотя бы с работы тебя вдруг р-раз – и вычистят. Что тогда будешь делать? Куда пойдешь? Уборщицей на четыреста пятьдесят рублей?
[4]
Дворничихой? А внучка? Как ее поднимать?.. Так что послушай моего совета, Елизавета Семеновна: не лезь ты в это дело. Дочку не вернешь, а неприятностей себе нажить можешь. Все! Можешь быть свободна! Пока. Но живи и помни, о чем я тебе сказал.
Бабка Лиза ушла от него. И – послушалась совета. Забрала тело дочери, сожгла его в крематории, увезла на родину и захоронила урну. Но, перед тем как уехать, в тот же вечер, записала все, что узнала о гибели дочки. А главное – имена всех причастных:
Старостин Федор Кузьмич, генерал КГБ в отставке.
Его жена.
Прислуга по имени Варвара.
Инженер-конструктор лет сорока пяти – Юрий Васильевич Флоринский.