Мой обычный репертуар состоял в основном из мрачноватых современных рок-композиций Джонни Кэша и Nine Inch Nails. Особенно я любил песню «Wonderwall» группы Oasis. Но я прекрасно понимал, что эти композиции не слишком подходят ко времени года, и заранее подготовил праздничный плейлист.
Я надеялся, что в такой холод моя музыка поможет людям согреться и напомнит о настоящем значении Рождества. Ну и конечно, я рассчитывал, что они дадут мне немного денег. Да, а еще пару лет назад я и представить не мог, что буду играть такие мелодии.
Начал я с главной рождественской композиции – «Бубенцы звенят». Эта веселая и бодрая мелодия отлично подходит для гитары. И к тому же все ее знают. Потом я сыграл «Я видел, как мама целует Санта-Клауса» и ускоренную панк-версию «Белого Рождества». Прохожие оценили мой творческий порыв, и в чехле зазвенели первые монеты.
Просто стоять и играть на морозе мне было скучно, поэтому я стал импровизировать. Поскольку кот снова вышел из дому в костюме Санта-Лапкуса, я пел «С Бобом по полям радостно лететь», «Но задорный Боб душу веселит» и даже «Бобенцы, Бобенцы, Бобенцы звенят!».
Вряд ли кто-то из прохожих заметил, что я делаю, а если и заметил, откуда ему было знать, при чем здесь Боб. Зато мне было весело – я наконец-то искренне радовался Рождеству и хотел поделиться этой радостью с окружающими.
Впрочем, некоторые и без того уже вовсю веселились. По улицам бродили компании подвыпивших людей, приступившие к празднованию Рождества; из пабов то и дело вываливались шумные группы хорошо одетых лондонцев, разогретых алкоголем.
Где-то через час на нас с Бобом обратили внимание несколько офисных сотрудников. Видимо, они только что плотно пообедали и теперь были не прочь поразмяться под «Бубенцы». Сперва они только подпевали, а потом начали танцевать.
Правда, деньжат мне ни один не подбросил, но я особо и не рассчитывал. У людей праздник, когда им думать о чужих проблемах?
К сожалению, попадались и те, кому даже под Рождество не давал покоя уличный музыкант с котом. Я давно привык к выкрикам «Найди работу, ленивый засранец!», «Даже кот поет лучше тебя», «Подстригись, гребаный хиппи!». Из года в год одно и то же. И я бы очень хотел сказать, что со временем перестал обращать на них внимание, но не могу. Обидные слова всякий раз причиняли мне боль. Эти люди понятия не имели, как я очутился на улице, и ничего обо мне не знали. Но хуже того, они даже не хотели знать.
К счастью, таких было немного. За несколько часов я заработал почти двадцать фунтов и несколько раз имел неприятную беседу с кураторами благотворительных организаций на Ковент-Гарден, следившими за порядком на площади, а также за тем, чтобы у всех работавших на улице были лицензии. Один из них даже прогнал нас с Бобом, но я отошел за угол, выждал десять минут и вернулся. Правда, я понимал, что рано или поздно за меня возьмутся всерьез, поэтому подсчитал выручку, убрал гитару в чехол, подождал, пока Боб заберется ко мне на плечи, и пошел в сторону Нил-стрит.
И только там я вспомнил об оставшихся в рюкзаке открытках. Но кому я сейчас мог их отдать?
К счастью, на пути мне попались старое итальянское кафе и магазин, где торговали сэндвичами, возле которого я нередко стоял с гитарой еще до того, как приступил к продаже «Big Issue». Кафе принадлежало чудесному семейству, и синьора средних лет порой угощала меня бесплатными сырными шариками. Я решил зайти и посмотреть, работает она там еще или нет. К моей большой радости, оказалось, что работает.
Когда я вручил ей открытку, синьора растерялась.
– Знаю, что опоздал с этим на два года, но счастливого Рождества, – сказал я. – И спасибо за то, что были ко мне добры.
Заглянув в открытку, синьора широко улыбнулась.
– Да, да, припоминаю, – кивнула она. – Давненько вас тут не видела. Как поживаете?
– Хорошо, спасибо моему рыжему другу, – засмеялся я, показав на Боба.
Попрощавшись с синьорой из кафе, я решил поехать на станцию «Эйнджел». Мне еще нужно было купить подарок для Бэлль, и я хотел пробежаться по тамошним магазинам. Те, что находились на Ковент-Гарден, были слишком шумными и дорогими.
На улице быстро темнело и холодало с каждой минутой. Чувствовалось, что скоро снова пойдет снег. В метро Боб заерзал у меня на плечах, непрозрачно намекая на то, что хочет в туалет. Поэтому, едва поднявшись на поверхность, мы поспешили в небольшой парк на Ислингтон-Грин.
Там было тихо и безлюдно, что неудивительно, ведь даже на скамейках лежал толстый слой снега. Ветер завывал среди черных ветвей с такой силой, что порой заглушал шум едущих мимо парка машин. Я стоял, курил, и меня не покидало ощущение, что я нахожусь где-то за городом, а не в самом сердце Лондона.
В теплое время года Боб непременно воспользовался бы случаем и поохотился в кустах на мышей и птичек, но сейчас погода не располагала к прогулкам на природе. Скрывшись за живой изгородью, он вернулся буквально через секунду и забрался ко мне на плечи.
Перейдя дорогу, я повернул в сторону Камден-пэсседж, узкой улицы, которая вела обратно к станции метро. Там я надеялся укрыться от ветра. Вопреки ожиданиям, на Камден-пэсседж было полно людей, преимущественно тех, кто, как и я, в последнюю минуту кинулся за подарками, а также праздношатающихся, которых притягивали местные модные кафе, рестораны и магазины, торгующие произведениями искусства и антиквариатом. Я обычно обходил последние стороной, но сегодня собирался заглянуть в те из них, что прятались в крошечном переулке по соседству и по ассортименту больше напоминали блошиный рынок. Путь туда был неблизкий, но я надеялся найти что-нибудь для Бэлль.
Цены на большинство товаров разили наповал, я ни за что на свете не мог позволить себе купить их. Но в одном магазинчике я заметил разложенные на прилавках украшения, многие из которых стоили около десяти фунтов.